Екатерина Кирчак, актриса тонкого дарования и широкой палитры, в которой сочетаются трагические, лирические и комические краски и акварельные полутона, хорошо известна постоянным зрителям МТЮЗа. Она начинала свой путь в профессию с прекрасных ролей в Ростовском академическом театре драмы им. М. Горького, но именно московская сцена подарила ей встречу с режиссером, сумевшим открыть публике эту замечательную артистку. Сегодня в ее творческой копилке, помимо других репертуарных постановок, – центральные роли в 4 спектаклях Александры Толстошевой, номинанта на «Золотую маску»-2019.
– В этом году многие интервью приходится начинать с вопроса, как прошел
непростой период карантина.
– У меня была настоящая ломка, ощущение, что меня посадили в тюрьму. Я прошла много этапов в этот период: неприятия – «такого не может быть!», протеста откровенного. Когда уехали на дачу, стало легче физически, а потом я втянулась – на природе вообще другое самочувствие. Я начала обращать внимание на мелочи (мы же обычно все делаем в скомканном состоянии): приготовление обеда, чтение книг, прогулки; круглосуточно была с детьми. Бывало тяжело, но в этом есть единение. В каком-то смысле ситуация пошла даже в плюс. Нам настолько не хватает тишины! Я только в тишине и молчании могу восстанавливаться, а дома лишена этого практически – у меня «итальянская» эмоциональная семья. А мне бы хотелось ощущать, что́ я чувствую, понимать, про что сегодня существую, кто́ я вообще. У артистов часто происходит выгорание, а восстановиться ментально и физически можно, только когда никто не дергает. Тогда видишь, насколько ты порой не ты. Мы ведь еще всегда играем роли: в театре одни, в жизни другие. Так что остаться собой было здорово, тем более, что я интроверт. Мне кажется, я могла бы бесконечно созерцать мир! Это самое большое удовольствие, хотя в компаниях я тоже бываю. А как хорошо путешествовать! Может, я не ту профессию выбрала. Я даже стала думать: есть ли смысл возвращаться в Москву, не купить ли дом за городом? Но потом поняла, что так можно сойти с ума без переключения. А театр для меня – именно переключение и отдых психоэмоциональный. Конечно, работа – тоже напряжение, но другое.
– Пандемия указала на еще одну важную вещь – насколько для людей важен театр.
– После карантина МТЮЗ открылся спектаклем «День рождения Смирновой». Актеры
плакали, когда вышли на сцену. Сейчас это ощущение опять немного замылилось, но мы стали ценить возможность встречи друг с другом. Может, это неверное сравнение, но это было похоже на встречу после войны. Мы волновались, но были счастливы. В зале флигеля 60 мест, к нам пришло всего 15 зрителей. Тогда все было зыбко и непонятно, многие боялись, но люди пришли, потому что без театра им было невозможно. Все сидели в масках, но мы все понимали по глазам, по энергетике. Это было до мурашек! Такого единения не было никогда! Ведь все мы оказались в одной общей непростой ситуации, в которой очень хочется жить, получать хорошие эмоции, говорить про жизнь и про любовь. Нам всем одновременно хотелось выхода из действительности, и это было невероятное чудо. После спектакля мы с девчонками рыдали: был такой восторг и благодарность, ведь никто не знал, сколько бы мы еще могли не работать. Коллеги из других театров говорили, что у них такие же ощущения: все ждали праздника.
– Теперь испытания позади, и вы даже премьеру успели выпустить – спектакль
«Таня-Таня» в постановке Саши Толстошевой.
– Когда мы делали спектакль, у меня перед глазами стояла постановка Петра Фоменко с сестрами Кутеповыми («Таня-Таня» была поставлена в Мастерской Петра Фоменко в 1996 году – прим. Д.С.). Отделаться от таких впечатлений трудно: это прекрасная работа с прекрасными артистками. Поэтому, когда Саша предложила мне сыграть Таню, сразу я испугалась, честно говоря. Мне казалось, что это вообще не моя роль, у меня были метания – ну, какая я героиня? Но она меня убедила и успокоила, спросив: «А что вообще такое героиня?» Мой персонаж еще формируется, Саша его «докручивает», монтирует, переделывает, как и всегда: иногда к концу сезона спектакль вообще становится другим. Например, «День рождения Смирновой» поменялся по сравнению с премьерой, которая была 4 года назад. Естественно, основа осталась, но и образы стали другими, и способ существования. Санина режиссура при жестком рисунке дает полную свободу, если ты работаешь честно. Главное – быть здесь и сейчас. Что касается этой постановки, то в ней и персонаж, и актриса, играющая его, немножко «выпадают из сюжета». Мы ведь все поставлены в определенный жизненный сюжет, из которого не выходим, хотя иногда очень хочется. Порой такая тоска берет, что начинаешь задыхаться. История, в которую поместили мою Таню, – тошнотворно-примитивный любовный треугольник. Это не исключает болезненности ситуации: то, что происходит с нами, доставляет нам боль. Мы можем читать об этом, слушать чей-то рассказ, но мы-то живем свою жизнь один раз (по крайней мере, осознанно мы помним только его). Так вот Тане ее история неинтересна. Она от мужа ждет не извинений, о которых заранее знает, а чего-то другого. У нее есть потребность в чем-то большем, ей хочется выскочить за привычные рамки, получить чувство от мужчин вокруг. Мне кажется, у нее вообще больше возможностей чувствовать, чем предусмотрено этой пьесой. Ей не хочется быть такой, какой она написана: она пытается хулиганить, она – девушка в рваных колготках, а вовсе не зефирная героиня, как это раньше называли. Но и мне как актрисе скучно это играть, и получается двойная надстройка, возникает ломаный эмоциональный рисунок. Нам обеим не хочется возвращаться в заданный сюжет. Таня даже провоцирует своим поведением мужчин: «Где же настоящее чувство? Что, ты меня любишь? – Давай!» – А нет чувства! И так она тыкается, и не понятно, чем все закончится: то ли уйдет она от Иванова совсем, то ли возвратится. По мне – вряд ли она вернется, так и оставшись странной птицей, которая будет чего-то искать, пока не уткнется в стену в своем полете. Она из тех людей, для кого заданность тяжела.
– Чем сегодня актуальна эта пьеса, написанная в 1990-е годы?
– Даже у Шекспира и Чехова, да и вообще всех великих драматургов, не так много
вариантов тем: любовь, счастье, поиск смысла жизни. Все люди ищут этого: художник
через живопись, музыкант через музыку, драматург через пьесу. Оля Мухина очень
молодой написала «Таню-Таню», это чувствуется. Она искренна в своем порыве. Она
вообще человек открытый: я с ней лично не знакома, но видела несколько ее интервью, и у меня сложилось такое ощущение. Она в хорошем смысле проста и простодушна в проявлении своих чувств. Такие же и ее персонажи. Они если любят – так любят. Возможно, они тоже просты (не то что чеховские герои, например), но это не лишает их обаяния, потому что вопрос поиска любви актуален в любое время. Здесь есть трагедия невозможности любить: живет человек, ему хочется чувства, а его нет. «Душа моя, как дорогой рояль, который заперт», – говорит Ирина в «Трех сестрах». Она бы и рада, да не приходит любовь. Может, в нашей пьесе нет таких сложных драматургических построений, но в ней живет флер главного чувства, все вокруг него вращается. Оно всегда находит отклик в сердцах, и в театре это основная тема. В советское время ставили спектакли про партию и Родину, но хорошие режиссеры изловчались и даже в кондовой литературе находили человеческие манки и ходы, так что все равно получались работы про другое. Мне сложно судить о нашей постановке, но, мне кажется, в ней очень много нежности. Она сложная для восприятия: это попытка сделать персонажей обаятельными с помощью наших артистов, найти живых людей в выдуманных героях. По крайней мере, такая у нас была задача. В спектаклях Саши есть еще одна важная вещь: ей необходимо, чтобы артисту было что открывать для себя и в себе. Чтобы это было не прорубанием рисунка – сыграл и пошел, – а возможностью отвлечься от безумной жизни.
– А что нового вы открыли в себе с этой ролью?
– Мне интересно ее играть, хотя и непривычно. Уверена, многих эта трактовка
отталкивает, но мне она нравится, потому что дает возможность себя отпустить.
Эмоциональный рисунок зависит от того, какая я сейчас, сегодня, и это замечательно.
Саша никогда его не выстраивает – она только подводит к нему. Поэтому я очень люблю работать с ней. Может, она делает непопулярный театр, но он подходит для моей природы и многое дает для профессионального роста. Благодарна судьбе за то, что наши пути пересеклись, потому что не понятно, что было бы со мной иначе. Каждый спектакль – испытание. На этой работе я стала чуть смелее. Буду кокетничать, если скажу, что перестала хотеть понравиться, выходя на площадку (это невозможно: у всех артистов это есть), но я учусь отсекать это от себя. Выходит не Катя Кирчак, на которую пришли посмотреть зрители, а персонаж, о котором вы говорили с режиссером. Эта героиня действительно неожиданная, поэтому моя задача – отвлекаться от мысли о том, кому она понравится, а кому нет. Это хороший тренинг и для других ролей. Такое умение дорогого стоит: лететь в неизвестность и честно делать дело. Я стараюсь это в себе воспитывать, потому что иначе попадешь на ложный путь, на котором можно сойти с ума. Не надо закапываться!
– Говорят, артисты – люди процесса, а не результата.
– Артисту тоже свойственно закладываться на результат. Но если думать о том, как за эту работу премию получишь, то можно и не начинать. Страшно, когда человек готовится к созданию шедевра: «Сейчас как сыграю, так сыграю! И сразу получу "Золотую маску"». Конечно, это неправильно, это от лукавого. Никто не знает, что нас ждет. Далеко не факт, что «Маска»! Не буду врать, что я об этом не думаю – наверняка приятно получать премии. Но когда ты настраиваешься на то, что сейчас сыграешь гениально, обычно получается лажа. Хорошее случается, только если сосредоточен на процессе, а не результате. Тогда и происходит что-то настоящее, дорогое именно тебе. Нужно делать дело с полной самоотдачей и погружением. Саня, например, никогда не приступает к постановке с мыслью, что она ставит хит. Она даже осознанно делает сложные спектакли, не рассчитывая на то, что они будут нравиться зрителю. Она выбрала свой путь: не популярный, но честный. Наверное, потому, что ее мастер – Юрий Николаевич Погребничко. У нее результат – в самом процессе. Это живое дело, которое меняется, наращивается, обновляется. Мы никогда не репетируем, как вчера, с одними и теми же интонациями, иначе выходишь – и слышать себя уже не можешь. Но у других режиссеров бывают работы, где требуется жесткий эмоциональный рисунок. Мне, если честно, скучно в театре, где надо идти по заданному пути, говорить так и никак по-другому. Понятно, куда тебе надо прийти, но ты ведь не знаешь, как пойдет именно сегодня, как будет играть твой партнер. Поэтому мне на Сашиных премьерах всегда грустно, ведь это означает, что репетиции заканчиваются.
– Иногда приходится слышать от артистов: «Сегодня спектакль прошел не очень
хорошо». С чем связаны эти ощущения?
– Знаете, за такие слова режиссер может надавать по башке. Ощущения артиста могут совершенно не совпадать с действительностью, ведь это очень субъективная субстанция. Бывает, тебе кажется, что в какой-то сцене ты не доиграл, а может, и слава богу, что не доиграл! Иногда технические вещи не ладятся, или в целом чувствуешь: не то! Или с залом не случилось «третьего пространства» (артист, зритель – и что-то между ними), и спектакль принимают сухо. Вот это точно сразу чувствуется, причем и на большой, и на малой сцене. Возникает ли общая вовлеченность? Если да, то это и называется театром.
– Мне кажется, вы сейчас находитесь в такой актерской форме, что уже готовы
сыграть большую классическую роль. Вы ведь и начинали с классики в Ростове, так что это было бы не в новинку.
– В театре всё всегда как в первый раз, даже если ты уже с чем-то подобным
соприкасался. Я бы хотела сыграть в произведениях Тургенева или Чехова. Хотя смотря у какого режиссера: у кого-то и Анны Карениной не надо! Но я была бы счастлива, если бы мне предложили такой материал. Да и Саша Толстошева, как мне кажется, тоже хотела бы его поставить. Но тут надо учитывать репертуар театра, договоренности с руководством. Надеюсь, эта возможность у меня еще будет. Согласна, что для этих ролей надо созреть. Но подход артиста к ролям в классических пьесах или в современной драматургии должен быть одним и тем же. Ты просто внутренне к ним готов – и все. Сошлись звезды: вы почувствовали друг друга с режиссером, материал в тебя «попал». Ведь мало прочитать «Трех сестер» – их же нужно сыграть, а ты не можешь. Не думаю, что дело в каких-то особых актерских качествах. Бывает, что артисту (особенно молодому) классика кажется скучной. По этому поводу могу только одно сказать: очень жаль. А что тогда не скучно? И зачем в таком случае вообще становиться артистом? Еще ведь должна быть эмоциональная память: надо насмотреться, начитаться, навпитаться, навпечатляться игрой великих артистов, большой драматургией. Это встраивается в организм на клеточном уровне, формирует генетический код. Но есть же и сегодня те, кто все это знает. И они всегда будут! Так и должно быть. Тогда, если ты честно живешь, работаешь, смотришь хорошие фильмы и читаешь книги, можно и Чехова играть. А как к нему еще готовиться?
Дарья Семёнова
Фото из спектаклей Елены Лапиной
Comments