Молодой артист Константин Мойса к своим 32 годам успел сыграть лучшие роли мирового репертуара, среди которых шекспировские Гамлет и Эдмунд, Чацкий в«Горе от ума», Тузенбах в «Трех сестрах» и многие другие. Но не только этим примечателен его путь в профессии: окончив три курса актерского факультета в Североосетинском университете, он приехал в Москву, чтобы отучиться в ГИТИСе, а после выпуска вновь вернулся во Владикавказ. Судьба распорядилась так, что сегодня, в самое напряженное время, он служит в Белгородском театре драмы им. Щепкина. Сердце города-воина бьется в том числе и благодаря искусству, творимому мужественной труппой коллектива, и с особенным трепетом воспринимаются слова Константина о том, что театр – храм культуры, дающий нам всем надежду.
– Часто приходится слышать, что настоящего артиста видно сразу. Это ваш случай?
– Я до конца еще не разобрался, для чего мы приходим на эту планету, но с юных лет чувствовал, что предназначен для того, чтобы быть на сцене, заниматься искусством, дарить людям любовь. Я рос эрудированным ребенком. В 1 год и 8 месяцев уже знал алфавит, и бабушка, увидев мои способности, начала их развивать. С детства у меня было желание всё познавать, быть в центре событий, в итоге я учился в трех учебных заведениях: с 5 лет – в школе №27, потом в Суворовском училище – с 5-го по 8-й класс, а оканчивал уже физико-математический лицей. (Я вообще непостоянный человек, несмотря на свое имя – Константин: сменил три садика, три школы, два университета, и вот уже второй театр возник в моей жизни). Везде я был разлагателем дисциплины и абсолютной юлой, мне хотелось веселиться, строгости преподавателей я не принимал, бегал по этажам, со всеми знакомился, смешил. Не знаю, откуда во мне было столько энергии, но всегда я участвовал во всех кружках и конкурсах, играл в школьных постановках (помню, басню Крылова «Две собаки» про «Жужу, кудрявую болонку» мы с партнером – сослуживцем по Суворовскому училищу – разыгрывали на сцене в костюмах). Тем не менее, мама предложила мне выбрать профессию юриста, учитывая ситуацию в стране в те годы. Мол, адвокаты хорошо зарабатывают. Но я все-таки решил пойти на актерский факультет. Что-то меня потянуло туда, и мама не стала перекрывать мне дорогу: «Сынок, я поддержу тебя во всех начинаниях». Я попал на первый курс Северо-Осетинского университета, и моя жизнь кардинально изменилась. Поменялось все: мировоззрение, приоритеты, взгляды.
– Обучение во Владикавказе наверняка имеет особый национальный колорит.
– Я проучился в СОГУ им. Хетагурова три курса. Были тами народные танцы, и национальная музыка, что тоже дает понимание нашей культуры, благодаря которой твоя душа открывается миру. Осетия – край горный, в основном христианский, интернациональный, где еще сохранились традиционные ценности. Для нашего региона важна семья, дружба, мы ценим отношения между мужчиной и женщиной, испытываем любовь к земле и природе, у нас младшие уважают старших. Все это впитал и я. Сколько наша республика подарила стране писателей, композиторов! Гремел в советское время и театр. А в 1990-е годы все развалилось…
Наш художественный руководитель Сабанов Тамерлан Малиевич, актер и режиссер Северо-Осетинского театра, всегда был для нас как отец. Он нас воспитывал и направлял, ездил с нами за город и ходил на культурные мероприятия. Такое поведение напрямую связано с колоритом осетинского народа. И мы многое взяли от него, старались быть похожими на него, быть такими же сильными, понимающими, мудрыми, порой строгими. Потом в ГИТИСе мне этого не хватало: там руководитель Борис Морозов приезжал раз в полгода, говорил прекрасные слова, кого-то отчислял и уходил. Для меня это было шоком. Ты сам по себе, никому не нужен, тебе одиноко, никто не собирается дружить, каждый гнет свою линию. Понятно, такова вообще творческая профессия. Но у меня (а я на четверть осетин) есть духовные опоры, с помощью которых я строю свою жизнь. И наш факультет искусств во Владикавказе дал мне закалку, проницательность, уверенность, развил во мне мужское начало, помог понять, чего я хочу и куда стремлюсь.
– Как ГИТИС возник в вашей жизни?
– Я учился в университете, и все было хорошо. Но в определенный момент человек начинает задумываться о будущем, о себе. Душа моя куда-то тянулась, но я не мог проследить этот путь. Как раз в это время ГИТИС выделял целевые места для республик Кавказа. Я руками и ногами ухватился за эту идею: у меня было ощущение, что я там нужен, потому что там – центр. Мне было тогда 18 лет (я рано окончил школу), и судьба (ну, или рок, Вселенная, Господь Бог – можно по-разному это назвать) спровоцировала меня на действия. Я послушал свой внутренний голос и поехал. Сначала были прослушивания в Ингушетии, нас было человек 10-12. И почти все вдруг отказались ехать в Москву: «Это большой город, там сложно, а здесь дом и родители». Я остался один от республики и автоматически попал на третий тур. Конечно, мне повезло. В итоге я поступил и начал опять с первого курса (хотя во Владикавказе я подстраховался и сдал все экзамены за третий). Так что на актерском отделении я проучился целых 7 лет.
– Что из полученного в СОГУ пригодилось вам в Москве?
– На меня очень повлиял наш худрук Тамерлан Малиевич с его умением работать с коллективом, мудростью и силой, отцовской заботой. В столице было по-другому, и это было больно и обидно. Я всегда считал, что искусство – для людей и ради людей, что артисты должны содействовать росту человеческой души, разрешению внутренних конфликтов, помогать и направлять того, кто пришел в театр на спектакль. Для меня эти идеи до сих пор актуальны, я держусь за них, как за столбы. Кроме того, у меня уже был опыт учебы, я многое понимал, мне не нужно было делать 20 этюдов: нет, 3-4 – но точных. Но ГИТИС открыл для меня жизнь с другой стороны – суровой, эгоистичной, холодной. Это меня закалило. Еще меня оснастили вокалом, фехтованием, сценическим движением. Все эти предметы были и во Владикавказе, но в Москве они преподавались на более высоком уровне. В Осетии всегда весело, много общения, дома для тебя открыты, все студенты – одна большая семья, и ты в этой атмосфере купаешься, наслаждаешься, заводишь новые знакомства. Естественно, что мы могли пропускать какие-то пары. Московская атмосфера этому не способствовала, и я дополнил свои знания по истории русского и зарубежного театра. Здесь и преподаватели были строже, мне трудно было списать или шпаргалку подготовить. Так что в академическом образовании я в ГИТИСе многое получил, а вот в плане актерского мастерства СОГУ дал мне больше.
– Потому и в Москве оставаться не захотели?
– У меня были напряженные отношения с руководителем курса. Я всегда хотел видеть в нем отца, а с Морозовым так не получалось. Сейчас я это понимаю: у него был свой театр, большой коллектив. Но мне тогда была нужна семейная атмосфера, дружеская рука, а ее не было. Мне, как маленькому мальчику, стало холодно и обидно, я внутренне закрылся (и потом долго приходил в себя). К выпуску мне уже хотелось вернуться к родным в Осетию, в привычную обстановку. Тем более, что Морозов взял к себе 6 или 8 человек с курса, остальные показывались в театры Москвы и Петербурга, но практически никто никуда не попал. У меня не было финансовой возможности остаться в столице, работая по профессии (я из небогатой семьи, мы даже одно время жили в коммунальной квартире), и я решил не идти здесь в «Пятерочку» или «Магнит», а поехать на родину и начать творческий путь оттуда. Сегодня я вижу, что все грамотно и правильно сделал. Уваров Владимир Иванович, руководитель Русского драматического театра им. Вахтангова во Владикавказе, принял меня в коллектив, где я и проработал 8 лет. Конечно, выпускаясь из института, ты владеешь азами профессии, но, приходя в театр, ты попадаешь в совершенно другой мир. То, чему тебя учили, вообще не соответствует тому, что происходит на самом деле. Так что я заново учился уже в труппе. Благодаря большим ролям я вырос в хорошего артиста.
– Какие это были роли?
– Моей первой ролью стал Петушок в «Теремке» Маршака, и с нее начался мой профессиональный путь. Я совершенно не был готов к такому повороту, зажался, застеснялся, возник стресс, я боялся репетиций. Но постепенно раскрепостился, хотя первые два-три показа прошли, наверное, не лучшим образом. Я стал осваиваться в новом коллективе, на новой сцене, со зрителями. То, что на тебя смотрят, особенно дети, очень давит. Вот тут и начинается работа со своим внутренним миром, душой, нервной системой, ты познаешь себя, вытаскиваешь себя из ловушек. С Божьей помощью и благодаря партнерам я потихоньку сделал образ.
Я осознавал, что в каждом театре есть ведущие актеры, на ком держится репертуар, а ты сперва никто и ничто, начинаешь с четвертого гриба в пятом ряду. Но именно благодаря массовкам и сказкам я понял, насколько глубока и широка моя душа, разобрался, какой потенциал есть во мне и что я могу. А далее у режиссера Валерия Михайловича Попова я сыграл Гамлета. Всегда об этом мечтал, и вот в нашем театре приступили к этой постановке. У меня не было тогда заметных ролей, но я подумал – почему бы не подать заявку, ведь больше такой возможности может не представиться. Я так и сказал Попову: «Понимаю, что недавно пришел, что я для вас кот в мешке (меня и взяли-то после ГИТИСа без прослушивания), но дайте мне шанс хотя бы на репетициях поработать, чтобы вы разглядели что-то во мне». Я чувствовал: если не получится сыграть – значит, актерская профессия не для меня, и нужно уходить. Мне дали добро, я стал репетировать и через слезы, боль, зажимы и комплексы начал карабкаться вверх.
Я очень благодарен Валерию Михайловичу, потому что сейчас мало в каких театрах работают с молодыми актерами. Тебе дают роли и – если это ввод – две-три репетиции, а там как хочешь. Вот тебе текст и видеозапись, учи, вводись – и спектакль играется. Никто из тебя ничего вытягивать не будет. А Попов вытягивал, и я сумел сыграть Гамлета, безусловно, выйдя на новый для себя уровень. И – понеслось! Тузенбах в «Трех сестрах», Васенька в «Старшем сыне», Звездич в «Маскараде», Алексей в «Очень простой истории». Я все впитывал, грыз деревянный пол сцены и, конечно, начал расти. Я стал свободнее, не зависел больше от чужого мнения, научился управлять энергией, идущей из зала, и вести зрителя за собой, почувствовал внутреннюю силу. Я понял: это – мое.
– А потом наступило разочарование…
– Со временем я начал понимать театр изнутри, как он функционирует. Для меня это не доходное место, а храм искусства. Мы работаем с энергиями, занимаемся познанием сакрального. Кроме того, я вырос как актер и стал задумываться: а что дальше? Мне не хотелось превратиться в артиста, годами играющего одни и те же роли. Я не видел творческого развития театра и решил отправиться куда-то еще. Как раз тогда ушел Валерий Михайлович Попов, и стало все тускло, темно, холодно. Втечение полугода я принял твердое решение: если сейчас не уйду, меня затянет в это болото, и я останусь здесь на веки вечные. Я начал искать пути, рассылал резюме в разные регионы. Мне ответили из Белгорода. Многие ребята оставили коллектив из-за военных действий, и меня без просмотра взяли на амплуа героя-любовника. Со слезами и душевной болью я уехал из республики. Никого не обвиняю, но я выбрал путь и стал двигаться дальше.
– Что примечательного в Белгородском театре?
– Благодаря ему я увидел другой мир и другую ментальность. Мне очень помогла заведующая труппой Дюжикова Татьяна Радиславовна. Театр доверил мне роли Чацкого, Лепорелло в «Дон Жуане», Эдмунда в «Короле Лире», Мотла в «Поминальной молитве». Эти образы не соответствуют тому нутру, с каким я приехал из Осетии. Я начал открывать в себе какие-то новые грани, почувствовал, что профессионально расту. Мне снова стало интересно. Слава Богу, я опять попал в свой поток. Уже два года я здесь, служу искусству и людям. Наши спектакли несут смысл, заставляют о чем-то задуматься. Сегодня нас по 6-7 раз в день обстреливают, в городе опасно, нервная система трещит по швам, поэтому не знаю, что будет дальше. Но в Белгороде я нашел любовь всей своей жизни. Впервые я осознал, что значит «судьба». Здесь я стал совершенно иным человеком.
– У вас действительно роли мирового репертуара.
– Первой заметной работой стал ввод на роль Чацкого, чему я сильно обрадовался. Это уровень! Народный артист России Виталий Алексеевич Стариков занимался со мной, он дал мне понимание архаичного русского языка Грибоедова. Мы долго и упорно работали с текстом, за что я ему очень благодарен. У нас было 13 репетиций (за что тоже большое спасибо, ведь обычно их две-три). Приехал мой руководитель курса Борис Морозов, ставивший здесь этот спектакль в 2002 году, мы тепло пообщались. А незадолгодо этого Андрей Манохин поставил «Дон Жуана» и по подсказке Татьяны Радиславовны (все-таки и тут я для многих был котом в мешке) взял меня на роль Лепорелло. Это ведь тоже истинный Дон Жуан, который пользуется своим положением. Меня увидели: отметили голос, темперамент, энергию, актерскую подачу. Так я зарекомендовал себя, и после «Горя от ума» со мной подписали контракт.
В театр приезжают разные режиссеры – хорошего уровня, из Москвы, Петербурга, Крыма. Не могу сказать, что с тобой много работают: как личность, индивидуальность я бы хотел понимать, зачем и для чего ставятся спектакли, какую мысль мы несем, с чем зритель должен уйти из зала. Для меня это важно, и я сам расставляю для себя акценты. Например, Мотл – человек, который лишается своего дома, борется за свою любовь, не имея ни гроша в кармане. В «Короле Лире» я предстаю в новом качестве: никогда до этого не играл яркого антагониста. Эта роль добавила мне агрессии, злости, во мне начали просыпаться качества зрелого мужчины. Да, в Белгороде интересно – если бы не боевые действия… Сложно работать, когда все гремит, ты как на пороховой бочке. У артистов тонкая душевная организация, о которой нужно заботиться. Им надо предоставить все условия для того, чтобы они творили на сцене.
– Безусловно, очень трудный вопрос: стоит ли сегодня работать театру.
– Тем не менее, публика приходит (меня это очень удивляет). Понятно: все пытаются отвлечься, им нечего терять, некуда ехать – для них это побег от реальности. Будь у меня возможность, я переселил бы людей из приграничья, пока обстрелы не закончатся. В такой атмосфере тяжело и артистам. Ты постоянно на нервах, в стрессе, который разрушает тебя. Началась репетиция – и вдруг надо бежать в укрытие. Как можно настроиться? Если только ты не робот, который текст выучил, вышел, отыграл все мизансцены и ушел домой. А я отдаюсь роли, сильно затрачиваюсь эмоционально, психологически и физически. Ну, как-то работаем… 30 декабря возле театра был прилет в каток, погибли дети, а мы в это время играли спектакль. Началась паника, все переживали, дети спрашивали, что происходят. Им взрослые говорили: «Это Кощей нам такое наколдовал»…
– Боевые действия – ситуация экстраординарная, но нет в России театра, где не было бы проблем – пусть и не таких страшных. Какие из них самые назревшие?
– Основная наша проблема в режиссерах. Нужны понимающие, какую мысль они закладывают в свои работы. Таких теперь мало, хотя сколько их оканчивает институты! Зачастую руководителей не интересует, о чем постановщик собирается говорить со зрителем: ты, главное, поставь. Нередко приглашают непрофессионала – у него гонорар меньше; он приступает к репетициям с одной идеей – а на выпуске выходит совершенно другое. Идейная составляющая как будто не важна для худруков – важны им доходные места. А для театра необходимо иметь художественное направление, чтобы не ставить спектакли вразброд, лишь бы публике угодить. Мне кажется, в регионах научились грамотно зарабатывать деньги на искусстве. Артисты сталкиваются с прозаическими проблемами: не доплатили, урезали. Отношения строятся на хамстве, многое определяют надменность и жадность, тщеславие и обман. Получается как в песне Высоцкого: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Если мы в театре из-за денег, то давайте хотя бы все вместе их зарабатывать. Если же вы не хотите делиться, давайте думать о духовности и смысле. Сейчас в России, к сожалению, жесткий капитализм, и все к нему адаптируются. Не театр воспитывает публику, а публика его воспитывает. А ведь мы должны объяснять фундаментальные основы жизни. Я стараюсь в себе это понимание сохранить, занимаюсь духовным развитием: я крещеный человек, но и буддизмом интересуюсь. И всем я желаю просветления. Нужно смотреть внутрь своей души. Мы рождены, чтобы отдавать, любить, творить, созидать. Театр – это храм культуры, дающий нам надежду. Люди сейчас стали замкнутыми, закрылись, бояться дружить и доверять друг другу. В мире становится холодно от этого. Поэтому и хочется, чтобы он был площадкой, где все знакомились, общались, влюблялись. Пусть искусство пробуждает в нас лучшие качества.
Я верю, что, когда закончатся боевые действия, Россия станет еще крепче, еще более независимой – очнется и театр. У нас очень большая страна: есть и Сибирь, и Дальний Восток, и Кавказ, и Калининград. У каждой нашей национальности есть чему поучиться, в каждом регионе свой колорит и индивидуальность, которыми нужно делиться. Так, сообща, мы идем к прекрасной общей цели. Надеюсь, я это время застану. Иначе стал бы я бегать по театрам? Знаете, как хорошо в Осетии: воздух, еда, люди! А какое у нас гостеприимство! Приезжают гости – столы накрываются, вино льется, песни поются. Но я уехал из Владикавказа, потому что у меня есть понимание, куда должен стремиться театр. Я иду к своей мечте. На этом пути не надо ничего бояться – менять жизнь, работу, обстановку. Слушайте свое сердце – оно не обманет. Бог устроит так, как нужно.
Дарья Семёнова
Comments