Принято считать, что оперетта – легкий жанр.Возможно, так оно и есть, хотя за этой внешней легкостью скрывается большой труд. Но все-таки музыкальный театр – это всегда праздник, и серьезность ему не к лицу. Александр Круковский, любимец петербургской публики, оптимистичный, обаятельный, ироничный артист, успешно реализующий себя в самых разных направлениях, спектаклях, коллективах и даже городах, словно бы воплощает этот тезис своим творчеством и настроем.
– Ваше детство пришлось на позднесоветский период и наверняка было интересным, кружковым.
– Кружков действительно было очень много: акробатика, танцы, карате. Мама умудрялась везде меня водить, хотя в семье четверо детей (я самый младший), а она работала на трех работах, чтобы всех прокормить. Конечно, танцы в этом списке были на первом месте, да меня никто и не спрашивал: мой брат, как и отец, – артист балета, сестра тоже была ведущей балериной, а теперь репетитор в Минском музыкальном театре, другая сестра вокалистка, мама костюмер в народном ансамбле. Как вы понимаете, выбора у меня не было. Что касается карате, то в те годы это было самое желанное занятие, ведь все мы тогда смотрели фильмы с Брюсом Ли. (А чуть позже, уже в хореографическом училище, я пошел еще на тайский бокс: балетным удобны виды спорта, где нужна растяжка и выносливость, и брали нас с распростертыми объятиями). Можно сказать, что и боевая составляющая пригодилась, достаточно вспомнить поломанную челюсть и кисть, разбитый затылок. Времена были такие, что часто подобным образом приходилось решать вопросы, так что очень хорошо, что у меня была эта подготовка. Кроме того, наше училище находилось далеко от центра, и к нам по вечерам приходили местные ребята: «Эй, вы, балетные!» А у нас был шикарный спортивный зал с новыми тренажерами, которых и во всей Белоруссии не было (кажется, американцы подарили), где мы тренировались. И мы выходили объяснять, что мы хоть и артисты, но физически подготовлены серьезно. Нас слушали, уползали, но через год появлялись новые, из другой школы. Люди не понимали, что мы не просто мальчики в трико, бегающие по сцене.
– Похоже, выбор профессии и впрямь был предопределен. Но если все-таки пофантазировать?
– Учиться я бы точно никуда не пошел. Я еле школу закончил, потом так же и училище (с 5-го класса я туда поступил). Помню, я учебники разрисовывал, если они были с картинками, а их обратно в таком виде не принимали. Приходилось у папы тырить книги из домашней библиотеки, чтобы принести взамен. Я решил, что проще вообще не брать. Так и ходил на занятия налегке, быстренько списывал задания перед уроком. Мама удивлялась, а я говорил: «У нас экспериментальный класс, мы без учебников занимаемся». В конце 1990-х и сигаретами фарцевал, и в Турции танцевал месяца 3-4 по отелям. И про другую профессию я не думал совершенно.
– После училища вы оказались в Минском музыкальном театре как артист балета, но почему-то вышло так, что стали петь.
– Мне очень нравились наши заслуженные и народные артисты-комики: это просто «ах»! За кулисами я всегда следил за их импровизациями. Конечно же, и мне так хотелось выступать. И вот как-то возвращались мы с гастролей, кажется, из Полоцка (точно помню, что балет «Шахерезада» возили). Как обычно, артисты на заднем сиденье отмечали окончание поездки и начали петь. Наш директор, в прошлом вокалист, спросил, кто поет, и, узнав, что я, велел явиться к нему завтра в кабинет. Я подумал: «Допелся». Но на следующий день оказалось, что ему понравилось мое пение, и он предложил мне попробовать себя в спектаклях. Режиссер Анастасия Гриненко дала мне мою первую роль – Арлекина в мюзикле «Буратино». И понеслось, хотя танцевать я тоже продолжал.
– Опытные артисты-вокалисты насторожились, что юноша из балета отбивает их хлеб?
– Неважно, с каким ты образованием пришел, но в театре, если новый человек получает большие роли, а ты уже несколько лет почти не работаешь, конечно, возникает напряжение. А я еще и из другой профессии! Так что и я на себе недовольство ощутил – наш театр в этом смысле ничем не отличается от любого другого. Разве что у нас более семейная атмосфера: куча детей артистов, никто не запрещает водить их в зал или оставлять за кулисами. Но я считаю, что ребенок по-другому развивается, когда растет в такой среде.
– На новых ролях пришлось подтягивать вокал и мастерство?
– Я нигде не занимался, все мои роли – в основном наблюдения. Так же было позже и в пародийном шоу «Большая разница». Я пришел на кастинг, хотя никого не пародировал (не считая своих, конечно: учителей, друзей) – соответственно, ничего и не готовил. Естественно, что меня спросили, зачем я, в таком случае, пришел? Но все-таки предложили показать известного в Белоруссии телеведущего. Я справился сходу. Показывая солиста группы «J:МОРС», просто взъерошил волосы, – а сходство было колоссальным. В итоге меня взяли и дали 8 из 10 мужских ролей. Не учился я и вокальному мастерству. Понятно, что и сейчас в плане пения не все хорошо, но у меня характерные партии, я же не героев пою. Мне кажется, неплохо справляюсь. Все практикой достигается.
– Однако получить актерское образование вы все же пробовали.
– В Академию искусств на специальность «актер театра и кино» я поступал для диплома. К тому моменту у меня в театре было уже больше 50 ролей, в «Большой разнице» я снимался. Институтское руководство странно меня восприняло с первого же дня. Накануне общего собрания курсов со мной по телевизору вышло интервью. И декан при всех говорит: «А вы знаете, что к нам пришла учиться звезда?» Я даже не понял, что это он обо мне. «Некий Круковский – вот он сидит. Про него уже и передачи снимают». А я ведь шел на заочное отделение, нельзя же туда поступить, нигде не работая. (Хотя были и люди, что называется, по договоренности). Но ко мне отнеслись вот так. Даже спрашивали: «Ты без образования столько ролей играешь – что, такой талантливый?» Но не я же решал, давать ли себе роли. Я честно ходил на занятия, а не только на зачеты, как многие. Сдавал две сессии, зимнюю и летнюю, но в августе мне пришло письмо с сообщением об отчислении, потому что я не сдал историю белорусской литературы. Пересдать мне, как остальным, почему-то не предложили. Получился актерский экспресс-курс-2010.
– Сегодня у вас много спектаклей для детей – в них действительно требуется высокое профессиональное мастерство.
– Артисты порой не любят играть для детей, потому что это сложнее, чем для взрослых. Ребенка не обманешь. Если ты вышел зайцем, будь добр, сыграй так, чтобы он не спросил: «А почему дядя уши надел?» Чуть что не так, у него вопрос непременно возникнет, и возникал он, бывало, прямо во время спектакля. В Минске в «Золотом цыпленке» заглавную роль однажды исполняла ныне покойная пожилая актриса: молодая артистка основного состава заболела, и пришлось делать срочную замену (а она когда-то в этой сказке выступала). Выглядело это действительно нелепо, и в паузе вдруг раздался детский голос с первого ряда: «Мама, почему бабушка играет цыпленка?» Ох, как было неудобно и стыдно, никто не понимал, что делать. Так что это тяжелый жанр, в нем надо вкалывать, чтобы тебе поверили. Тем не менее, моя любимейшая роль – Свинья-копилка в «Стойком оловянном солдатике». Это классная работа, очень она мне нравится. И детям тоже – а это главное.
Правда, надо еще разобраться, кого мы детьми называем. Шестнадцатилетние – еще дети? Помню, был забавный случай в этой связи. У нас в петербургской Музкомедии шла постановка «Лето любви» – веселенькая оперетка про любовь. Все было миленько, на сцене оркестровый квартет. Была зима; я отыграл, вышел на улицу и услышал, как школьница (их, видимо, привели классом) говорит по телефону: «Спектакль – ерунда полная, но столько снега навалило, прикольно!» Не понимаю, по каким критериям учитель выбрал для посещения группой эту оперетту. «Дети, завтра идем на “Лето любви”», – почему? Наверное, в другом театре старшеклассникам было бы интереснее.
– Мне кажется, в музыкальном театре как раз интереснее, чем в других. И артисту необходима разносторонняя подготовка.
– В музыкальном театре нужно и петь хорошо, и танцевать, и играть. Да все нужно уметь! Артистам драмы и не снилось. Знакомый хоккеист однажды сказал в дружеской беседе футболисту: «Ну, я-то по полю с мячом побегаю, а вот ты на льду что сможешь сделать?» Конечно, есть драматические актеры, умеющие хорошо петь, – они могут выступать в нашем жанре. Но точно так же есть опереточные артисты, хорошо играющие. Все должно сочетаться в идеале.
Мне проще: я играю характерные роли и могу выступать в любом жанре. Например, в спектакле «Белый. Петербург» у меня драматический образ, даже без вокала. Мне вообще приходило в голову попробовать себя как артиста. Более того, это надо делать, да я и пробую. Это очень хорошее интересное дело, требующее другого существования на сцене. Если говорить о том, что мне по душе в этой ипостаси, – то в Театре сатиры я бы с удовольствием сыграл. Я обожаю комедии. Правда, наш театр в последнее время становится все больше «Муз», нежели «Комедия». Даже если ставят старую оперетту, вырезают из нее юмор. Этого я не понимаю. Сам я в этом плане не успокаиваюсь ни на секунду, от меня партнеры прячутся за кулисами: они готовятся к роли, а я «помогаю». Бывает очень смешно всем, а человеку на сцену выходить, и он уже от меня убегает.
– Кстати о «Белом. Петербурге». Как вы оказались в Музкомедии? И играете ли вы до сих пор в Минске?
– Мне предложили приехать на кастинг мюзикла «Аладдин». Я пробовался на роль джинна, но это был не тот персонаж, что знаком нам по мультику, – более подкачанный, а я уже был в своем сегодняшнем весе. Не прошел, но через год приехал опять, и меня взяли на роль Альфа в постановку «Чаплин». А потом стали приглашать и в оперетты. Отыграл «Бабий бунт», и пошло. В Санкт-Петербурге я работаю как приглашенный артист, у меня много названий, а в Минск я иногда приезжаю кого-то подменить. Репертуар везде большой, но мне нормально. Еще и в кино получается сниматься. Перегрузка может возникать, когда у тебя пять репетиций в день в разных спектаклях (такое иногда тоже бывает). Не знаю, как столько информации помещается в человеческом мозге. Но у меня в гримерке даже ни одной пьесы нет: я их после премьеры выбрасываю. Если я что-то раз сыграл – значит, я эту постановку знаю. Не захламляю гримерный стол. В кино в этом смысле проще: выучил текст перед заходом в кадр – «Стоп, снято». На следующий день не могу ни слова вспомнить. А театральный «бак» еще пока не заполнен.
– У вас большой репертуар – мюзиклы, оперетта, которую уже давно окрестили «умирающим жанром».
– Тут кому что. Бабушка моя любила оперетту из-за вальсов, балов и актрис в красивых платьях. А, например, выступление Барышникова оценивала так: «Вышел какой-то коротышка, попрыгал и ушел». Люди ходят на названия. «Сильва», «Летучая мышь», «Мистер Икс» – в принципе, на этом список можно заканчивать. «Ночь в Венеции» и «Цыганский барон» уже зал не соберут. А эти хиты по названию известны всем неведомо откуда. Не то чтобы это умирающий жанр (я бы назвал его «остановившийся», «не развивающийся»), но новую пьесу точно никто не напишет – зачем? Столько есть старых. И обязательно таких, на которые придут зрители. Знаете, как в театре время от времени решают поставить редко идущее на сцене произведение? А оно, может, потому и редко идущее, что никто на него не приходит никогда. Хотя своя публика у оперетты есть, безусловно. Не могу сказать, что на «Свадьбу в Малиновке» всегда ажиотаж, но, даже если на спектакле ползала, принимается он со скандированием и аплодисментами.
Оперетту значительно меньше мюзиклов рекламируют (зато и билеты дешевле). А реклама – это двигатель. Взять хотя бы «Слово пацана». Никогда в жизни не видел на билбордах кадры не из фильма, а из сериала. Потом посмотрел – ну, что сказать? «Бригаду» 1998 года без современных технологий создатели не переплюнули, но вложились в раскрутку и не прогадали. Так же и с опереттой надо поступать. Можно приглашать медийного артиста на не вокальную роль. Дело ведь не в том, что у публики нет вкуса к классике – на оперу же ходят полные залы, хотя иногда там бывает очень скучно. Но послушать ее престижно. С нашим жанром не так, но сегодня воспитывать зрителя… Не знаю даже, что сказать по этому поводу. По эффектности мюзикл тяжело обойти. Впрочем, в театре могут идти одновременно все музыкальные жанры. Да и не пустишь 28 оперетт в месяц – кто в них будет работать? Столько солистов-вокалистов не наберешь на главные партии.
– Тем не менее, свой зритель точно есть у каждого жанра. Как вас принимают в разных городах, ведь вы много ездите?
– Да, ездим много: недавно театр был в Крыму, собираемся сейчас в Москву. Я люблю гастроли, но только если добираться самолетом (не сплю в поездах). В Костомукшу ехали 17 часов, я просто извелся. Бывали в Сыктывкаре, Екатеринбурге, Новосибирске. В крупных областных городах принимают очень хорошо – народ не избалован. В Минске что ни покажи – зал стоит. Питерская публика встает на единственном спектакле – «Белый. Петербург». При этом могут хорошо принимать, кричать «браво», но там как будто не принято со стула подниматься. В Белоруссии же случались такие постановки, что стыдно выходить на поклоны, – а зрители топают ногами и скандируют: «Мо-лод-цы!» То ли это от отсутствия вкуса, то ли от желания поддержать артистов. Другое дело – целевые спектакли: гробовая тишина, публика сперва вообще ни на что не реагирует, разве что к финалу включается. А когда человек за свои деньги пришел, он сам ищет себе настроение, ведь он заплатил за билет! Отрабатывает, так сказать.
– Смотрят все с удовольствием, или есть определенный запрос?
– Запрос есть. Иной раз забираешь для знакомых билеты в кассе и слышишь, как люди спрашивают: «А что мы увидим? Понравится ли нам? Не захотим ли уйти?» Стало больше зрителей, ходящих на определенных актеров. Это происходит благодаря интернету. Раньше ты знал артиста, потому что увидел его в театре, а теперь – еще до просмотра спектакля. Но я сам сторонник названий и красивой афиши. Ставлю себя на место человека, мало бывающего в театре, и понимаю, что, глядя на иные афиши, точно не пойду на премьеру: нарисовано так, что очевидно – будет жутко скучно.
В музыкальном жанре можно поднять настроение зрителю безотносительно смысла и содержания: с помощью музыки, крутых аранжировок, спецэффектов, декораций и костюмов. В скучной драме два артиста на сцене вряд ли вытянут постановку. Зато в хорошей – еще как. Жена сходила на «Комнату Адлера», где играют Евгений Ткачук и Олег Меньшиков (спектакль Театра им. Ермоловой в Москве – прим. Д.С.). С первой секунды они «взяли» зал, и никто уже не отрывался от происходящего. Так и должно быть, но теперь уже, можно сказать, редкость. А у нас – оркестр, на подмостках толпа в красивых платьях! И всем весело.
– Бывает, что и не всем. Приходилось слышать жалобу, что артисты перестали грамотно входить в музыкальный номер.
– Это задача постановщика – вывести тебя на музыкальный номер. У меня самого бывали спектакли, в которых говоришь-говоришь – и вдруг ни с того ни с сего запел! Или ведешь диалог на определенную тему, а потом еще и поешь о том же самом. Хороший профессиональный режиссер понимает особенности жанра. Сейчас в Музкомедии мы работаем над опереттой «Жирофле-Жирофля» с Геннадием Рафаиловичем Тростянецким. Он поставил, наверное, лучший спектакль нашего театра «Белый. Петербург». Бывают и споры, но, думаю, все в итоге сойдется. Тростянецкий так жестко ломает опереточные рамки, что никто не понимает, что получится. В этой работе есть и юмор, и другое поведение артистов на сцене: во всяком случае, не «Ха-ха! Хо-хо!» – и убежал за кулисы! (Вы замечали, что в оперетте после диалогов все убегают? В жизни-то никто себя во время разговора так не ведет).Посмотрим на его ви́дение.
– Хорошая работа всегда заметна – особенно для профессионалов. Вы лауреат престижной театральной премии «Золотой софит». Это важная для вас награда?
– Для меня награды важны хотя бы потому, что у меня нет актерского образования. В резюме можно написать: «Александр Круковский, лауреат высшей театральной премии Санкт-Петербурга», – а дальше читающий может и не посмотреть. На «Золотой софит» я три года подряд номинировался: сначала за Яшку-артиллериста в «Свадьбе в Малиновке», затем за Петера Боно в «Бале воров» (и получил), потом за Жиро во «Фраските». Некоторые ждут хотя бы одной номинации, а мне так повезло. И, конечно, для любого артиста важно, чтобы его отметили. Даже для того, кто уверяет, что ему это совершенно не надо. Надо, надо! Или вот говорят – «необъективная вещь». Но, когда ты получаешь награду, тебе кажется, что все как раз очень объективно! Но и не получив ее, горя я не испытывал. Все равно классно сходить на церемонию.
– И почувствовать, что не просто так вы в этой профессии. Или у вас нет осознания собственного избранничества, как у многих артистов?
– Все разговоры о том, как «сегодня артисты подарили зрителям прекрасный вечер», мне не понятны. Я себе такое не говорю. Или есть еще байки, как актер вживается в роль, а потом неделю из нее выходит. Для меня это смешно и удивительно. Ты после спектакля зашел в магазин за молоком и хлебом, тебя обругала продавщица, ты обругал ее в ответ – вот и вышел из роли! Или стоишь ты на сцене, весь такой в образе – и вдруг раздаются аплодисменты. Куда тебе из этого образа деваться, пока все хлопают? Кто-то себе наверняка придумывает, что он настолько вживается и перевоплощается, что потом несколько дней не может отойти. Да отчего отойти-то, от своей профессии, что ли? Ну, что тут скажешь?
Дарья Семёнова
Фото Надежды Борисовской, Ольги Гернет, Марии Ковалевой, Владимира Постнова
コメント