Путь Евгении Куровой в профессии – не прямая восходящая линия, а скорее, удивительный зигзаг, приведший выпускницу Академии хорового искусства им. Попова сначала в уникальный Театр музыки и поэзии п/р Елены Камбуровой (где в ее актерской копилке – роли в более чем 10 разноплановых постановках), а теперь – и в знаменитый «Современник», где в премьере нынешнего сезона она сыграла Незнакомку в драматическом спектакле по бунинской прозе «Случайные встречи». Она признается, что о театре не мечтала никогда, хотя трудно поверить в это, глядя на хрупкую белокурую голубоглазую красавицу, словно сошедшую со страниц русской классической литературы XIX века и как будто созданную для сцены.
– Вы из Димитровграда – промышленного города, где немного странно представить себе ребенка, увлеченного искусством. Может, ваши родители из творческой среды?
– Никто в семье не имеет отношения к музыке. Папа до сих пор работает на заводе, производящем детали для машин, а мама – швея. Отчасти ее хобби можно назвать творчеством – она всегда рисовала.
Однажды я в детском саду увидела пианино. У меня по-прежнему живо воспоминание о необработанном дереве по краям клавиш, которое видно при их нажатии. Вечером, когда детей забирали, я пробиралась в актовый зал и нажимала на них, стараясь, чтобы никто не заметил. Так я и захотела заниматься музыкой. На Новый год родители подарили мне электронное пианино «Соловушка» и самоучитель к нему. По нему я выучила ноты. Мы дома договорились, что я пойду в музыкальную школу со второго класса, чтобы окончить его к девятому и поступить в училище. Это уже, можно сказать, стратегия! Я хорошо училась в общеобразовательной школе, но воспринимала ее, скорее, как факультатив: моя жизнь была сосредоточена именно в музыкальной среде. Причем интереснее всего был сам процесс обучения. На концертах я всегда очень волновалась, что-то «зарубала» в игре, но, в отличие от многих, не расстраивалась, что выступление не получилось. Я не переставала разбирать ноты, учить новые мелодии, читать соответствующую литературу.
– Родители помогли вам определиться с профессией?
– Они меня во всем поддерживали. Не было разговоров: «Это не профессия, подумай о будущем». Родители видели мой интерес и поощряли его, но не фанатично. Понятно, что в обычной школе надо было учиться, но они знали, что я человек ответственный. Мама даже выгоняла меня на улицу погулять, потому что я слишком много занималась. Я сразу поступила в училище после 9-го класса. Педагог предложила выбрать то же фортепианное отделение, что и в музыкальной школе, но меня почему-то резко переклинило пойти на дирижерско-хоровое: это было что-то новое, а меня в творчестве интересовала именно возможность изучать новое. Я проучилась 4 года, получила диплом с отличием, а потом немножко «стопарнулась», потому что не знала, куда идти дальше. Многие мои сокурсники поехали в Казань – там хорошая консерватория. Но я засомневалась в своих способностях. Кроме того, надо было что-то предпринимать, а я человек очень замкнутый, стеснительный (с самого детства так было), привязанный к дому. И куда-то идти, собирать документы… К тому же меня сразу после выпуска пригласили преподавать в хоровую студию вокал и сольфеджио, а директор училища позвал петь в хор. У меня было очень много интересной работы! Но я понимала, что педагогу нужно высшее образование, и я поступила на заочное отделение в Самару. Скажу вам, заочное образование – это ужас. Помню, на своей первой сессии я должна была сдавать фортепианный этюд, которого не знала. Инструмента не было, жила я у бабушки, в класс позаниматься меня не пускали. В итоге я взяла какой-то сборник и в коридоре, выбрав этюд, запомнила его зрительно, а на экзамене сыграла по памяти. Тогда я и поняла, что делать что-то «на шару» – вообще не моя тема.
– Тогда как же возникла Москва и Академия дирижерско-хорового искусства?
– Моя подруга, учившаяся в Москве в Академии, пригласила меня к себе. Приехать хотелось – просто в гости. Но она меня фактически заставила написать заявление о поступлении, а я решила ей доказать, что не поступлю. Тем более, что я приехала в последний день подачи документов и прослушивания, а на дирижерское отделение брали только мальчиков, девочек же отправляли на вокальное. С вокальным искусством я не соприкасалась, считала, что у меня маленький диапазон. Мне сказали, что взять меня могут только платно – на подкурс, и то не факт. Я даже программы не имела, но попробовала. И так получилось, что после прослушивания меня перевели на второй тур уже на курс, и в финале я в шоке обнаружила, что поступила на бюджет (я очень выигрышно показалась на коллоквиуме). Не знала, как сказать родителям, что я неожиданно буду учиться в Москве, и вообще не понимала, как мне здесь со своей неконтактностью существовать…
– Получается, при поступлении вы поменяли специализацию?
– Я поступила на вокал, но основной специальностью на факультете был хор (хотя готовили и солистов). У меня как раз «хоровой» голос – «прямой», без вибрато. Потом уже я перешла на дирижерское отделение, да еще и стала работать концертмейстером. Я дневала и ночевала в Академии. Все было разложено по полочкам: этого я не знаю – значит, надо пойти в библиотеку и прочесть соответствующую книгу. Конечно, все это было нужно для профессии, но пришлось отказаться от посещения некоторых предметов, например, философии и истории (что мне как человеку суперответственному было нелегко сделать). Так что все-таки я была и злостной нарушительницей дисциплины! Преподаватели меня за это недолюбливали, но я подготовилась, пообщалась с ними, нашла общий язык и зачеты сдала.
– Женщин-дирижеров не так много. В чем сложность и уникальность такого образования?
– Это сложная жесткая профессия. Но я даже при поступлении не мыслила, что буду на сцене: мне был интересен процесс. Ты стоишь спиной к зрителям, не видишь их лиц и свободно общаешься с музыкантами, направляя туда энергию. Дирижеры и хоровики хорошо слышат в музыкальном смысле, прекрасно читают с листа, быстро учат материал, им не обязателен аккомпанемент для того, чтобы разобрать произведение, а в воспроизведении «а капелла» у них интонации чище. Они мобильнее и как артисты, более открыты для эксперимента. Сейчас все чаще практикуются постановочные решения, при которых певец поет лежа, сидя, еще как-нибудь. В классическом образовании тебе сказали бы: «Нет! Ты стоишь у рояля, держишь руку на инструменте, помнишь про столб воздуха». Академия же хорового искусства уникальна тем, что в основе обучения непременно лежит практика. В этом есть и минус: очень много концертной деятельности и гастролей с первого курса. Но обилие музыки, узнаваемой с помощью этого, и знакомство со множеством интерпретаций разных дирижеров дает огромную базу. Мое образование помогает мне и в театре, особенно в таком, как наш: у нас много эклектики, разной музыки и жанров, ансамблевого пения. Певцам-солистам бывает сложно пристраиваться по голосу к другим, чтобы находить общее звучание, а я быстрее запоминаю, что за чем идет, понимаю структуру.
– А мыслей кардинально сменить профессию не было?
– Никогда такого не было, как ни удивительно. У многих моих подруг дети как раз в том возрасте, когда надо определяться, и они не знают, чем хотят заниматься. Для меня это странно. В моей памяти осталось только то, что так или иначе связано с музыкой, а все остальное – как будто из другой жизни. Я пробовала преподавать и поняла, что это не мое (кроме того, при моей профессии практике можно уделять очень ограниченное время). Но мне иногда хочется в смежные сферы. Очень интересно стать гримером театральным или помрежем. Хотя и говорят, что это неблагодарная профессия, но, мне кажется, у меня бы получилось. Видеть изнутри процесс создания спектакля – очень интересно. Здорово быть в курсе того, что происходит, иметь возможность помочь.
– Как же вы стали актрисой Театра музыки и поэзии?
– Не знаю, почему мне так свезло в жизни – может, за что-то в предыдущих жизнях я получила такой подарок, – но у меня все случается по воле случая. Если бы не подруга – ни за что бы я в Москву не поехала. Так и с театром. После окончания Академии я пошла работать в хор по своей основной любимой профессии. Спустя полгода мне сказали, что в Театре музыки и поэзии нужна замена – артистка уходила в декрет, – и предложили прослушаться. На тот момент я половину пропустила мимо ушей и подумала, что речь о халтуре на один раз. И только накануне прослушивания я посмотрела, куда же меня зовут. Театр – как это? Тем не менее я пришла. Слушали меня Елена Антоновна, музыкальный руководитель Олег Синкин и Иван Поповски. Олег попросил меня спеть – это не было проблемой. Потом вступил Иван: надо было половить воображаемые шарики – и это уже было непонятно. Затем сама Камбурова попросила на верхней ноте дать «петуха». Я понимала, как это сделать, но зачем?! И напоследок мне дали задание пробежаться по коридору от сцены, быстренько снять пиджак, не сбивая дыхания, вернуться обратно и тогда уже спеть еще раз. Я не задавала вопросов и все делала. «Берем!» – сказали мне. И вот тут, как обычно со мной бывает, наступил ступор на полгода на тему: «Как я сюда попала?!»
В первый же вечер после прослушивания я пришла на «Абсент» и абсолютно влюбилась в жанр этого спектакля. Мне кажется, такого нет нигде: ты знаешь каждое произведение, но как понять, как они совмещаются в сюжетную историю? Потом мне дали диск с записью постановки «Времена… Года», в которую я должна была ввестись. Я посмотрела, и меня охватила жуткая паника: «Меня взяли, а я же ничего не умею!» Я тогда мало знала о театре и даже думала, что актрисы надевают все костюмы сразу и просто постепенно снимают один за другим. Затем сообразила, что они бы тогда ходили, как снеговики… Но я решила, что надо не подавать виду, справляться со своими комплексами и потихоньку разбираться. Кстати, плавного ввода не вышло, я за две репетиции вошла в спектакль и поехала на гастроли. Очень боялась, что на первом выходе случится паника, но… Очнулась я к концу «Времен» и поняла, что не волнуюсь – столько у меня было интересных задач. Спустя несколько месяцев мне предложили «P.S.Грезы», а потом еще и еще. Для меня это до сих пор каждый раз работа над собой, на сопротивление.
– Вы тогда знали что-нибудь о Елене Камбуровой и ее театре?
–У меня было, как у многих: не знала, как она выглядит, но, конечно же, знала все ее песни. Что касается театра, то я удивилась, что он вообще существует на свете. Впрочем, это и театром в полном смысле не назовешь – это феномен, которого больше нет нигде. Все эксплуатируют слово «театр-дом», но по-другому реально не скажешь. Здесь все друг друга знают: монтировочный, световой, звуковой цех. Все друзья, а не просто коллеги по работе. Мне крупно повезло! У нашего коллектива и публика особая, хотя сейчас к нам и по Пушкинской карте стали приходить другие люди – видно, как контингент помолодел. Но репертуар наш интересен и им. В наших спектаклях нет жесткой сюжетной линии, и многое в силу разного характера, настроения, опыта, возраста и воспринимается по-разному. Каждый уходит со своей историей. Музыкальный жанр не привязан к эпохе или политике – он рассказывает о любви, о счастье, о поиске себя, а эти темы вечны. Хотя артисты всегда хотят чего-то новенького!
– Человек творческой профессии может в какой-то момент и помечтать о работе в театре. У вас было не так?
– Никогда я не думала про театр. Но с какого-то момента я стала отвечать на все предложения «да», не зная, во что ввязываюсь, а уже потом смотреть, как из этого выкручиваться! У меня в жизни все было гладко: шло, шло и пришло. Появилась одна работа – ты в нее погружаешься, входишь в процесс, и нет времени думать, что будет дальше. Сегодня, оглядываясь назад, удивляюсь, насколько я попадала в струю. Только выпустилась – и позвали в хор работать. Тогда же я участвовала в дирижерском конкурсе и несмотря на то, что я девочка, получила третью премию. Тут же мне предложили быть хормейстером в коллективе (правда, я отказалась). Потом был неожиданный приход в театр. А еще через год моя коллега сказала, что в МХТ им. Чехова актриса уходит в декрет, и можно прослушаться у них. Я тут же все выучила почти наизусть (у меня хорошая зрительная память; даже если я не хочу что-то учить специально, я могу, напевая мелодию, заглянуть в ноты и запомнить все до конца), меня взяли, и я сразу поехала с ними на гастроли. Это был шок – работа в драматическом коллективе. Да, это был музыкальный спектакль («Трехгрошовая опера»), но играть все-таки было надо. И так все у меня случалось – неожиданно. Думаю, это и называется удачей.
– Вы сыграли в театре много ролей, попробовали себя в разных жанрах. Что вам ближе, что нравится и получается, а что нет?
– «Не нравится» и «не могу» – разные вещи. Например, я очень люблю «Абсент», но на предложение ввестись в него я ответила, что мне будет сложно. Там прекрасная музыка, он здорово сделан режиссерски, но у меня был жуткий страх: как это воплотить актерски?! И долгое время тяжело мне было его играть. Еще и первая песня моя: споешь, ляжешь обратно (в первых мизансценах артистки «спят» на столиках – прим. Д.С.) и анализируешь… А с «Землей» (постановка на музыку Иоганна Себастьяна Баха – прим. Д.С.) наоборот, хотя в голосовом отношении это очень сложный спектакль. Да и физически тоже. Но все равно – очень любимый. К слову, много вопросов к учебной программе, где творчество Баха изучают в самом начале курса: старинная музыка – самое сложное и для воспроизведения, и для восприятия. Но если с ней работать правильно, ты попадаешь в астрал! Мы, к большому счастью, в хоре исполняли и «Страсти по Матфею», и «Страсти по Иоанну».
– Вам повезло и с режиссерами. Чаще всего вы работали с Александром Марченко и Иваном Поповски. Какие они?
– Они однозначно разные люди, но мне близки оба подхода: и у одного, и у другого классно. Саша – интеллектуал. Он писал все аранжировки для своих работ (в сотрудничестве с Олегом Синкиным, но, когда он пишет сам, это слышно). И музыка у него очень интеллектуальная, профессиональная, интересная, и спектакли его непростые. Причем он заранее знает структуру будущей постановки, хотя его решения не на сопротивление.
А у Вани все завязано на чувственности, эмоциональности – нет определенности, четкости. Он не всегда знает, как изобразить то, что он хочет, и просит сымпровизировать под музыку. Исходя из твоей пластики, что-то выбирает, а что-то отбрасывает. При этом он не навязывает своего решения. У него нет музыкального образования, но, возможно, такое незнание предмета даже и на пользу – ведь это вызов исполнителю. Хотя и трудности есть. Особенно это было заметно на постановке «Земля», на репетициях появились вопросики. «Песок, пыль… На высокой ноте могут в рот попасть. Или в глаз – мы же еще лежим на спине при этом! Так невозможно петь». – «А вы попробуйте!» И через «попробуйте» мы понимаем, что к чему-то действительно можно приладиться.
– Еще один непростой опыт – участие в детских спектаклях. Они вызывают какое-либо напряжение?
– Как ни странно, стресса нет, хотя в зале малыши до 6 лет. Мы не попадали в ситуацию, чтобы зрители разом стали кричать, плакать и срочно захотели домой. Наш режиссер Юлия Михеева создавала спектакль «Где-то за радугой», когда ее сын был маленьким, поэтому она была в теме, что называется. Вообще дети вдохновляют. У них такие глазищи, когда они видят настоящие инструменты (после окончания на них можно поиграть при поддержке наших музыкантов)! Удивительно, но некоторые даже могут воспроизвести мелодии, которые только что слышали. Но самое классное – это их комментарии: громкие, непосредственные, так что иногда бывает сложно сдержаться. Мне очень нравится играть в этой постановке.
Еще я участвовала в мюзикле «Питер Пэн», который выпускался в Саратове: меня пригласили для записи видео и песен. Я выступала как видеопроекция, и это тоже был новый опыт. Меня подвесили на тросах и сказали: «Делай что-нибудь!» А что делать-то, если колбасит в разные стороны?! Но потом меня «отпустило», и чувство юмора сработало.
– Вы так много всего пробовали, что невольно подумаешь, будто вы умеете правильно формулировать свои желания.
– Единожды я «отправляла запрос в космос» – скорее для того, чтобы доказать, что не сработает. Перед Новым годом написала в соцсети: «Хочу сыграть роль в драматическом спектакле». Посмеялась и забыла. А сейчас, сыграв у Гульназ в «Случайных встречах», вспомнила.
Но вообще у меня все само собой случается. Знаю, как многие артисты ходят по театрам, пробуются. Ко мне все прилетает вовремя, даже если я морально не совсем готова. Эти встречи с другим жанром очень помогают: новые люди, опыт, наблюдения. Но я почувствовала изменения уже с нашей постановки «Нянины сказки», которую тоже делала Гульназ. Я до этого существовала только в музыке, а это предполагает какую-то вложенную эмоцию: мажорную мелодию не сыграть трагично. А текст можно интерпретировать по-другому. И мне кажется, что в этом спектакле режиссер меня расслабила, раскрыла, избавила от зажима, помогла через персонажа открыть в себе то, что внутри было (а я и не знала).
– Именно с приходом Гульназ Балпеисовой в театр в ваших спектаклях появилась твердая литературная основа. Каково было осваивать новый опыт?
– Это всем показалось и сложным, и новым – мы ведь до этого только на музыку ориентировались. Но, с другой стороны, читать и разбирать – очень интересно. Причем разбирали мы сразу всех персонажей наших «Няниных сказок». Гульназ уже для себя определила, кто кем будет, но мы старались понять каждого героя. Это такой опыт! Да, когда читаешь книгу, у тебя создается свое впечатление, но когда ты видишь, как это можно интерпретировать, просто глазами захлопаешь. Конечно, с литературной основой в чем-то проще. Но, сыграв в «Случайных встречах», я поняла: одно дело, как ты слышишь фразу, и другое – как ее говоришь. У меня (безусловно, я сейчас как непрофессионал скажу) пока нет связи между внешним и внутренним. Так же бывает с людьми, не умеющими петь: они не могут мелодию правильно воспроизвести. Все просто, казалось бы, да не просто.
Но сам процесс репетиций с Гульназ был настолько увлекателен, что никто не думал о финале, если честно. Хотелось, чтобы все продолжалось. Но так и получилось: постановку выпустили, а мы до сих пор благодаря партнерам находим какие-то особые нюансы. Это классно, хотя бывает и страшно. Мой синдром самозванца постоянно дает о себе знать, но я все равно пробую что-то непривычное. Я – человек процесса, он важнее результата. Тут ведь как в вокальном искусстве: как бы ты ни готовился, как бы хорошо ни знал текст и музыку, может случиться абсолютно все. Попала мокрота на связку, или ты закашлялся, или что-то забыл, или голос сорвал – здесь и сейчас никто не отменял. Когда я это поняла, меня стало отпускать на выступлениях. Это не значит, что у меня стальные нервы, просто зачем заранее волноваться, если ты не можешь загадать наперед? И спектакль может пройти как угодно.
– Расскажите, как вы попали в спектакль «Современника»?
– Все случилось так же, как у меня обычно бывает с другими проектами. Мы сидели после «Няниных сказок», обсуждали, и Гульназ сказала, что ей нужна поющая актриса для участия в лаборатории. Попросила помочь, а я, не задумываясь, согласилась. Я-то думала, что просто в ограниченный промежуток времени что-то порепетирую, и всё. Тем более, что у театра «Современник» своя труппа. И для меня стало шоком понимание, что постановку придется выпускать. Я ведь не драматическая актриса, и разница между нами, безусловно, видна, но мне все помогали, и это большой плюс. Все артисты выступают за общее дело, нам всем важен результат. Они мне подсказывали очень интеллигентно, за что я им благодарна, потому что когда тебе ничего не говорят и режиссер замечаний не делает – это провал. У меня самой не так много выходов в спектакле, но я приходила заранее и смотрела, как мои партнеры воплощают решения режиссера на сцене.
– Насколько близок вам оказался Бунин, по чьим произведениям сделан этот спектакль?
– С этим автором я, по большому счету, познакомилась только сейчас. Перед лабораторией я прочла «Солнечный удар», затем стала знакомиться с другими произведениями (в спектакле много текстов, и персонажи часто говорят не свои реплики). Мне оказалась близка бунинская тоска, его депрессивная нотка. У меня с юности любимый писатель – Достоевский, я все его книги перечитала. Потом я так же влюбилась в Булгакова. Теперь появился Бунин. Он более чувственный, конечно. А как он смачно пишет о природе! Ты видишь, что он описывает, даже запахи ощущаешь. Хорошо, что именно сегодня я это читаю: еще лет 10 назад мне многое было бы непонятно (помню, в школе я по поводу его рассказов думала: «Боже мой! Где прямая речь? В чем сюжет?»).
– Расскажите о группе «TeAmo», с которой вы выступаете.
– Мы познакомились еще в Академии 20 лет назад: жили в одной комнате и до сих пор общаемся. У всех по окончании был свой путь: кто-то в рок-группе пел, кто-то продолжил академическую карьеру, кто-то преподавал. Мы захотели отметить юбилей нашей дружбы в 2018 году – устроить концерт и спеть что-то вместе. Стали подбирать песни. Хотелось рассказать историю наших отношений – и получился практически спектакль. Мы пригласили друзей, педагогов, однокурсников. А потом подумали: «Но почему только один концерт?» Тем более, что на нем побывал наш потрясающий пианист и аранжировщик Саша Покидченко, который пригласил нас на «Романтику романса» (теперь мы ее постоянные участники). Организаторы передачи сказали: «Ой, какие девочки! Давайте еще программу сделаем!» И нас после этого стали звать на разные мероприятия. Так и создался коллектив. Мы стали работать над репертуаром, ведь сперва все основывалось просто на любимых песнях, а они у всех разные. Постепенно мы поняли, в каком жанре нам интереснее работать – ретро-классика, джаз и обязательно с классической ноткой. Мы вместе полюбовно решаем, какую композицию возьмем, как ее аранжируем, и получаются оригинальные выступления. В октябре у нас будет грандиозный сольный концерт с симфоническим оркестром в «Крокус сити холле». Обожаем выступать под живое сопровождение! У всех ведь образование соответствующее. Загрузка сейчас большая: концерты, пение в хоре, в театре 10 спектаклей в репертуаре плюс один в «Современнике», иногда меня зовут в другие хоровые коллективы спеть интересную музыку. Например, недавно исполняли музыку Стива Райха. Я всегда соглашаюсь – когда ты еще такое попробуешь! Правда, порой спать приходится всего 3 часа... Но я все равно говорю «да»!
Дарья Семёнова
Фото из личного архива Евгении Куровой; фото из спектаклей Александра Иванишина («Случайные встречи»), Ирины Мишиной («Нянины сказки»), Сергея Петрова («Где-то за радугой», «Дорога Пипзама», «P.S.Грезы») и Яны Савиной
Comments