– Расскажите о себе, о том, как оказались в актерской профессии.
– Я родом из Алтайского края, была третьим ребенком в семье – младшей из трех сестер. Старшая занималась и до сих пор занимается декоративно-прикладным искусством, средняя пошла в дирижеры. А я ходила на вокал и танцы, играла на фортепиано. Все эти кружки воспринимались обыденно, поскольку родители хотели дать нам больше развития. Мы девочки, нам проще заниматься творчеством: не надо думать, как семью содержать. Сцена была мне знакома: было много концертов, выступлений, но к театру напрямую эта деятельность не относилась. Так что не могу сказать, как меня занесло в актерство. В 9 классе я немножко растерялась по поводу профессии, не знала, куда себя приспособить, но за два года, к выпуску, уже точно решила учиться на режиссера. Правда, думала идти в колледж: все-таки я не рассчитывала на свои силы, театр казался чем-то недостижимым. До поступления оставался месяц, когда я узнала, что чуть ранее идет набор на режиссерское отделение в Академию культуры. Времени на подготовку было гораздо меньше, но я все же решила сходить потренироваться и как-то сразу попала туда, куда и должна была.

– То есть на актерское отделение?
– Не совсем: я поступила на режиссера любительского театра, а параллельно получала актерское образование как дополнительную специальность. Режиссура казалась мне более серьезным, чем актерство, делом, которое может многое дать для жизни, даже если не заниматься потом театральным искусством. На занятиях мы делали режиссерские этюды, разбирали строение спектакля, играли друг у друга в отрывках, а потом нам давали подробнейший разбор наших работ. Но педагоги прекрасно понимали, что 17-летние мальчики и девочки не дозрели еще до такой профессии.
Художественный руководитель курса, Олег Рэмович Пермяков, учился у самой Марии Иосифовны Кнебель и нам давал школу буквально от Станиславского. Нам вообще очень повезло с преподавателями, у нас были прекрасные мастера: каждый со своим мнением, и это позволяло учиться думать. Учеба захватила нас по полной, и никто уже не мог уйти из профессии, она стала частью жизни. Мы со второго курса были приписаны к Театру кукол «Сказка» (там тогда были ставки), играли на зрителя. Правда, с куклами мы мало взаимодействовали, выходили живым планом, хотя нам показывали, как с ними работать, да и наш куратор Сергей Федорович Куц был именно кукольником. Он любил это дело, горел им и много говорил об образах. Это были два различных видения театра, что заставляло нас мыслить и выбирать, чего же конкретно мы хотим. На актерское мастерство делался большой упор, так как хороший режиссер должен знать эту профессию изнутри, чтобы понимать, как работать с артистами. И это был колоссальный опыт: первых ролей, игры на разного зрителя и понимания уже тогда, что премьера должна состояться во что бы то ни стало. Это было невероятно интересно, нам показывали совершенно разную театральную жизнь.

– Она ведь не только на Алтае идет, но и в других городах. Не жалели, что учились практически дома?
– Никогда. Я семейный человек, для меня было хорошо то, что я была недалеко от родителей и сестер, они всегда поддерживали меня. В начале пути я была настолько не уверена в себе и в выборе профессии, что не рискнула бы поехать, например, в Москву. А потом я приехала в Мурманск, и это был выход из зоны комфорта. Можно былои на Алтае остаться, но нам педагоги говорили, что первые пять лет нас в театре будут воспринимать как студентов, и серьезно развиваться не выйдет. Для меня по окончании института оставался вопрос, мое ли вообще это дело, могу ли я быть актрисой, и такие разговоры стали толчком к тому, чтобы переехать. Я всегда был сомневающимся человеком, хотелось начать с нуля, попробовать, получитсяли. И затянуло.

– А почему выбор пал на Мурманск, разве не было других вариантов?
– Варианты были, но на тот момент у меня были трудности в личной жизни, и это тоже стало толчком в вопросе отъезда. А еще у меня сестра живет в 30 минутах езды от Мурманска. И я решила попробовать поработать в этом городе. Думала: «Не получится – поеду в другое место». Но, как и с поступлением в институт, все сложилось, и я осталась. Мне казалось, это ненадолго, на два-три года, но у нас такой коллектив хороший, добрые верные зрители, почти всегда полные залы, что я все еще здесь, хотя прошло уже много лет (в декабре будет 10). Потом появилась семья, ребенок, и Мурманск стал частью меня. Он очень красивый, со своеобразной природой. Полгода – полярная ночь, и это до сих пор пугает! К этому сложно привыкнуть, особенно после рождения ребенка: он реагирует на смену погоды, а она меняется буквально за секунду. В такой период царит темнота, в ночь долгий вход, потом надо выходить из нее. Местные люди к ней спокойно относятся, потому что родились здесь, а мне трудно, поскольку есть с чем сравнивать. Я все время нахожусь в полусонном состоянии. Но я это ощущение списываю на то, что все здесь как будто немножко подмороженное.

– 10 лет – хороший срок, чтобы оценить, чего вы за эти годы добились.
– Не знаю, наверное, ничего я не добилась. Хотя мне повезло: я приехала – и сразу с первого года работы получила интересные хорошие роли, много чего сыграла и пережила. Себе тогдашней я бы посоветовала пораньше научиться отстраняться, легче «выключаться» из образа. В начальный период это было для меня самым сложным. Сейчас уже проще: отыграл, переключился, пошел по своим делам. А 10 лет назад этот навык был не выработан. Да и вообще надо проще ко всему относиться. Я чересчур серьезно, с большим трепетом подходила к новым ролям.

– С чего начинали, как развивалась ваша карьера?
– Начинала с роли Снегурочки. И потом на протяжении первых 5-6 лет я играла Снегурочек почти в каждой новогодней компании: они были разные, и это было интересно. Затем мне довелось сыграть Алю Ладысеву в военном спектакле «Не покидай меня» (помню, к этой премьере пришлось за месяц освоить гитару). Потом был Островский – «Бедность не порок», где я стала Любовью Гордеевной. Это моя первая главная роль, с которой я и начала более-менее понимать актерскую профессию. В какой-то период суперзанятости не было, и я переживала, что мало играю. Но, думаю, это шло даже на пользу, потому что учило и к эпизодам относиться с большей ответственностью, тщательнее работать над ними. (Впрочем, тщательность и чувство ответственности не зависят от объема). Затем занятость в театре росла, стало больше работ, появилось разнообразие в ролях. Мне не раз потом приходилось осваивать и более сложные музыкальные номера, и новые инструменты, много петь: иногда под «плюс», но чаще живым планом. Недавно, после выхода из декрета, училась игре на аккордеоне. А сейчас мы выпускаем работу по Чехову, где я играю актрису водевилей – и опять пою. Плюс моей профессии в том, что ты все время что-то новое изучаешь. Тебе ставят задачу – и ты учишься петь, танцевать, кульбиты делать. Бывает и так, что у твоей героини есть определенная специальность, в которую надо погружаться, и ты штудируешь, например, книги по медицине – нам же нельзя врать. Сейчас возникла тенденция к тому, чтобы артист умел все. Считаю, что это правильно.

– Не так много у вас было главных ролей.
– Я бы не сказала, что их было мало. Когда я уходила в декрет, у меня было достаточное количество спектаклей, множество самых разных ролей: главных и центральных, меньше – эпизодических. Но мне хотелось провести больше времени со своим долгожданным ребенком, и я оставалась с ним два года. В это время театр находился на реконструкции, потом перевозили декорации в новое отремонтированное здание, кое-что надо было переделывать технически, и много постановок оказалось списано. Какие-то работы не стали восстанавливать, потому что ушли из жизни актеры. В итоге сейчас я не сильно занята в репертуаре: играю в шести спектаклях, на выпуске седьмой. Хорошо, что остались именно те роли, которые я очень люблю, поэтому на сцену выхожу с удовольствием. Знаете, как бывает у актеров иной раз – устаешь от некоторых названий. У меня не так.
Но возвращаться в театр было сложно. Впрочем, это жизнь, и к лучшему, что все меняется. И маленькие роли (мы же помним, что их и не бывает) артисту тоже интересны. К тому же я прекрасно понимаю, что стала старше (плюс фигура после родов изменилась). Да мне уже перед декретом было сложно играть 17-летних девочек. У тебя по глазам виден возраст, и я считала такое несоответствие большой проблемой. Как ты скроешь опыт? В этом смысле я рада, что в труппу приходят на смену новые люди. Конечно, иногда огорчаешься, теряя роль, но это бывает редко, и у меня всегда есть работа. Да, сегодня ее меньше, но у меня новые жизненные обстоятельства. С появлением ребенка все стало кардинально другим, и многое я стала понимать совершенно иначе. Для меня настал новый интересный этап, на котором придет что-то другое.

– Мне кажется, ваш типаж – для пьес Островского.
– В целом на меня так именно и смотрят, выбирают по лицу. Как я уже говорила, в пьесе Островского я играла Любовь Гордеевну. Из-за моей фактуры мне часто предлагают классические названия. Например, в тургеневском «Месяце в деревне» у меня была роль Веры. В постановке Вадима Иосифовича Данцигера «Женитьба» я была Агафьей Тихоновной (я ее и до сих пор играю). Русская драматургия – это моё. А еще зовут на роли деревенских тетенек. Но я бы не сказала, что внешность определила мое амплуа. Играть приходится разное, искать в разных направлениях. Моей актерской природе хочется чего-то еще. Очень люблю характерные образы, и даже «голубых» героинь делаю не просто глупенькими и миленькими, а представляю их девушками, которые знают, чего хотят. Может, это мое личное проявление, но режиссеры позволяют мне это, если такой рисунок вписывается в контекст. Я со стороны себя не могу увидеть, но, если мои придумки остаются в работе, значит, все туда, куда надо.

– Агафья Тихоновна – наверняка характерная?
– Она в большей степени дурочка, но при этом влюбленная, наивная и страстная. Мы этой страсти старались добавить, и для меня это был сложный момент. То она вскочит с места, то прыгнет – потому что уж замуж невтерпеж. Тем не менее, опыт получился интересный, мне было комфортно работать с режиссером, искать с ним новые решения. Я вообще за то, чтобы роли были не похожи друг на друга. К нам на постановку «Летучего корабля» приезжал Сергей Игнашев, и я играла у него Забаву. А потом мы снова работали вместе над спектаклем на малой сцене «Страсти по Торчалову» по пьесе Никиты Воронова. После читки за столом мы вышли на площадку, и в первый же день Сергей Николаевич сказал: «Наташа, я это у тебя уже видел, давай что-нибудь другое». Мне это так понравилось! С тех пор я себе часто говорю: «Это я уже пробовала, надо что-то новенькое!» Поиск – вещь основополагающая. Хотя и переборщить с придумками бывает опасно. Но для этого и нужен режиссер, который следит из зала и убирает лишнее.

– Как вы готовитесь к ролям: черпаете опыт из жизни или ищете в книгах?
– У меня синтез. Есть роли, в которые я могу внести что-то, что знаю сама. Чего не знаю – ищу. «Ходить в люди» – это норма. Мне кажется, у актеров есть профессиональная деформация: даже когда едешь в автобусе, останавливаешь глаз на каких-то ярких моментах, запоминаешь и прячешь в копилочку, чтобы в нужное время применить. Бывает, читаю специальную литературу, потому что в процессе репетиций часто возникает ступор. Тогда наступает этап поиска жеста, мимики, слова, реквизита – чего-нибудь, что поможет идти дальше. И практически с каждой ролью связана своя интересная история. Мне не свойственна манера наигрыша, я органична в образе, но сейчас я репетирую актрису водевилей (а этот жанр – как увеличительное стекло в смысле игры), и поиск «зерна» был сложен. Я листала публикации о певицах XIX века, копировала жесты, и это помогло столкнуться с места. Потом я прочла, как артистку прошлых времен муж задаривал бриллиантами, и мы с режиссером придумали, что у моей героини постепенно увеличивается масса украшений. Она проходит через испытания любовью, затем деньгами, затем признанием, и начинается у нее «звездная болезнь». Эти этапы я отмечаю тем, что навешиваю на себя все больше бижутерии. В финале выхожу, как сорока. Это и есть развитие роли – от одного момента к другому. Еще при подготовке я ищу песню, подходящую к состоянию моего персонажа, так что у каждого есть своя мелодика.

– Что вас особенно вдохновляет?
– Мне кажется, меня каждый день что-то впечатляет и вдохновляет. Например, природа – что у нас на Алтае, что здесь в Мурманске. В институте, естественно, смотрела фильмы Тарковского и других мировых гениев, ходила на гастрольные спектакли. Помню, на первом курсе к нам приезжал Театр Наций. Большим впечатлением стала постановка «Рассказы Шукшина», игра московских артистов казалась верхом мастерства. Конечно, мы тогда думали, что для нас это недостижимо. Это было хорошим стимулом, показывающим, куда стремиться и чему учиться. Я думаю, профессия актера в том и состоит, чтобы все время чему-то учиться.

– Насколько легко вам работать с режиссерами? Своими, приезжими, может быть, худруком (некоторые этого боятся).
– Комфортно мне было со многими – и со своими, и с приезжими, – я в этом плане везучая. Однако выделять никого не буду, чтобы другие не восприняли мои слова неправильно. От каждого брала что-то свое. Я в принципе – за режиссеров, потому что знаю сложности этой профессии. Некоторые артисты говорят, если роль не удалась: «Во всем виноват режиссер!» – а у меня такого момента не бывало.
Что касается работы с руководителем, то я этого не боюсь. Все равно артист должен доверять режиссеру, кто бы это ни был. Меня брал в театр наш тогдашний главреж Султан Абдиев, но мне не пришлось с ним поработать в силу разных обстоятельств. При Вадиме Иосифовиче Данцигере появилась должность худрука, у него я играла, с ним было очень комфортно и интересно. Потом я ушла в декрет, а вернулась уже при Николае Николаевиче Гадомском. Надеюсь вскоре встретиться с ним в репетициях, страха по этому поводу не испытываю. Мне кажется, в нашей профессии вообще нет смысла бояться: есть день премьеры, когда ты должен выйти на сцену и сыграть перед зрителями. Люди заплатили деньги и хотят видеть спектакль, а наша кухня не должна их волновать.

– Вне театра вы ведете какую-то творческую деятельность?
– До декрета я активно участвовала в разных мероприятиях. Вела актерские курсы, на которые меня пристроил Евгений Гоман – известный у нас деятель культуры. Я тогда только приехала в Мурманск, и он меня очень выручил финансово, дав мне две группы студентов. Кроме того, это был колоссальный опыт: уча других, еще больше учишься сам. Выступала в библиотеках на Дне города, бывала ведущей различных вечеров. У нас много фильмов снимается, и я периодически получаю маленькие эпизоды, иногда со словами. Все это я не очень люблю, но мне нравится, что такая деятельность позволяет перебарывать себя, проявлять активность, характерную для нашей профессии.

– У вас в Мурманске нет ощущения оторванности от «большой земли»?
– Иногда бывает такое ощущение. Конечно, больших гастролей у нас мало. Руководство работает над этим, но, видимо, сделать это непросто. Я училась на Алтае, где театральная жизнь гораздо активнее, чем здесь, и по тем временам тоскую. Хотя к нам приезжают режиссеры, хотелось бы больше нового опыта. Бывают у нас и другие коллективы, можно посмотреть на кого-то еще. Правда, иногда твои репетиции совпадают со спектаклями гастролеров, или скоро собственный выпуск, или ты просто очень устал за долгий день. Иной раз работаешь без обеда, так что и хотел бы сходить, да сил нет.

– Да, актерская профессия только со стороны кажется легкой.
– Меня всегда удивляли вопросы вроде: «Ну что у тебя за профессия? Слова сказал со сцены, и все». Или вот меня недавно спросили: «А ты текст учишь, или тебе в наушник наговаривают?» Как я хохотала! И таких знакомых много, потому что муж – инженер, круг нашего общения составляют не театральные люди. Но, может, и хорошо, что они не в курсе этой внутренней кухни. Они видят спектакль, зачем им знать, как ты не спишь сутками на выпуске, как ищешь что-то новое и точное для роли. Мои домашние в такие моменты очень мучаются, особенно когда мне приходится играть стерв. Я взвинченная прихожу, мне трудно успокоиться. Сейчас стало немного проще, но актером быть сложно. Хотя кем легко? Например, медики – настоящие герои! Они отвечают за людские жизни. А какая ответственность на педагогах! А мы-то, может, даже бесполезны. Правда, театр – это все-таки трибуна и кафедра. Если каждый артист будет об этом помнить, мы обязательно скажем с нее миру много добра. Сейчас, к сожалению, говорим редко, много внимания стали уделять жизненным обстоятельствам, предпочитаем сводить все к шутке, намекать, а не говорить прямо.

– Наше время требует серьезных разговоров. Но в вашем театре репертуар достаточно легкий. В суровом северном городе людям сильнее хочется отвлечься?
– Наверное, здесь всегда была такая репертуарная политика – с большим количеством радостных спектаклей. Хотя у нас есть глубокие постановки (не так много, как мне бы хотелось), на которых людям есть о чем подумать. Но в целом позитивный репертуар связан с нашим климатом и бытом: в условиях полярной ночи не стоит говорить о грустном. К тому же в городе очень много военных, а в них особенно хочется поддерживать радость. Им-то сложнее, чем всем нам.
Мурманский театр много играл во время Великой Отечественной, и к теме войны здесь относятся трепетно. Есть Долина Славы, где на нашу землю наступали фашистские войска. Это поле каждый год вспахивают, чтобы там была только трава. В этом месте своеобразная атмосфера, которую ничем не передать. На 9 мая невероятное настроение! (У нас на Алтае такого не бывало, хотя ведь и мы переживали этот страшный момент истории). Жители нашего города понимают, когда с ними говорят на эту тему. Но заставлять военных людей, и так живущих в тяжелой обстановке, еще и в театре размышлять о том же… Мои коллеги ездили в госпиталь к раненым, играли для них. Не знаю, смогла бы я говорить о любви и счастье тем, кто видел так много ужасного? Для меня это сложно. Но я помню, как Александр Александрович Водопьянов ставил с нами спектакль «Не покидай меня». Он утверждал, что не надо нагнетать, что и в постановке о войне надо искать позитив. И наши героини, девчонки, представали веселыми, радостными, в них был свет. Мне кажется, мы поможем больше, если будем нести именно этот свет. И так нашим защитникам непросто.