– Вы занимаетесь столь необычным делом, что хочется узнать, откуда такие интересы. Каким было ваше детство, кто ваши родители?
– Семья у меня была довольно обычная, но уважаемая: отец работал с деревом и металлом – по профессии он был резчик по дереву и в широком смысле слова дизайнер (хотя тогда такого понятия не существовало), мать бо́льшую часть жизни проработала кассиром в санатории «Красный Бор».
Родился я в 1974 году, детство мое пришлось на счастливые советские годы и не отличалось от детства всех моих сверстников. Разве что я поменял несколько школ, потому что мы часто переезжали. А еще я довольно рано увлекся историей. Причем страсть это необъяснимая. Началась она с того, что я, не умея в силу возраста читать, увидел учебники истории, в которых мне очень понравились красивые иллюстрации. Захотелось понять, что же там происходит, и мне многое пересказывали и читали. А в школе я начал сам поглощать книжки в безумных количествах. Я брал их в библиотеке (нормой было 5-6 книг в неделю) и запоем их читал, особенно интересовался изданиями военно-исторической тематики. Лет в 7 я по телевизору увидел фильм «Александр Невский» Эйзенштейна, произведший на меня такое неизгладимое впечатление, что оно отзывается во мне до сих пор. Оттуда – тяга к средневековым железным предметам: доспехам, вооружению.

– Получается, вы сразу определились с профессией?
– Нет, в тот период я не думал, что мое увлечение может перерасти во что-то большее, что это именно то, чем я буду заниматься в жизни. Мне хотелось прикладной деятельности, делать что-то своими руками, поскольку я с отцом много работал, и после школы я по его совету поступил в Смоленский пединститут на художественно-графический факультет, потому что рисунок – основа всего: научишься реализовывать мысли в рисунке – научишься и их воспроизведению. На худграфе студентов в то время готовили не как художников, а в первую очередь как учителей. Я был в группе декоративно-прикладного искусства и трудового обучения. К концу учебы моя внутренняя тяга к истории и средневековой романтике вылилась в то, что я пришел к военно-исторической реконструкции. Я понял, что можно самому делать вооружение и кольчуги. Естественно, было любопытно попробовать все это на себе. Поэтому моей дипломной работой стало изготовление древнерусского шлема в условиях школьной мастерской. По профилю металлообработки, поскольку очень хотелось мне освоить и слесарное дело, я сделал шлем (подозреваю, что он был первым в Смоленске за много веков), потом решил, что этого мало, и из интереса сплел кольчугу (ну, уж она точно была первой, изготовленной в нашем городе лет этак за четыреста). А за год до меня, как это ни парадоксально, мой сосед и друг детства, учившийся на курс старше, изготовил реплику древнерусского меча, так что я просто продолжил тенденцию, и никто на кафедре такому выбору не удивился. Наоборот, это начинание было весьма благосклонно воспринято. Помню, я был на защите в пиджаке и галстуке, как положено, а мой товарищ стоял в полном облачении, демонстрируя всю красоту на себе: кольчугу, щит, меч и тот самый шлем. В составе комиссии был наш знаменитый скульптор Альберт Сергеев, преподававший на факультете. От этого момента осталась необычная реликвия: набросок, изображающий моего друга в средневековом облачении, за подписью мэтра.

– Вы сосредоточились на реконструкторской деятельности сразу по окончании?
– По окончании я закономерно отправился в армию. По здоровью я был абсолютно годен к службе, пришла повестка – и я пошел, да не один, а с сокурсниками с факультета. Времена тогда были, мягко говоря, непростые (я служил в 1997-1998 годах). Никто с нами никакой боевой подготовки не проводил, а занимались мы хозяйственными делами, косили, копали. Вернулся я с чувством, что отдал все долги, и можно двигаться дальше. И вот тогда, с 1999 года, мы с товарищем бросились создавать военно-исторический клуб. Нам удалось найти единомышленников (тогда это было модно, скажем прямо), стали делать доспехи и сражаться на мечах на мероприятиях. Наш клуб мы назвали «Порубежье» – и покатилось.

– Но это был досуг, а что стало вашим основным занятием?
– Я достаточно долго работал с отцом на ниве создания мебели и интерьеров. С материалами, в общем: по большей части с деревом, но активно осваивал и металл. К тому моменту у меня уже созрела идея, что я хочу делать средневековые предметы вооружения и снаряжение. Но надо было и на жизнь зарабатывать, поэтому львиная доля времени уходила на основную работу. График у меня тогда был очень плотный: просыпаешься в 5 утра, первым трамваем доезжаешь до первого автобуса, едешь в нашу мастерскую, а там до 8 часов – мое время, что успел – то сделал. Хочешь что-то дополнительно доделать – остаешься после 6 вечера. Когда появилось «Порубежье», потребовались постоянные тренировки, после которых дома я усаживался за шитье. К часу ночи утихомириваешься – а на следующий день опять все сначала. В таком ритме я прожил довольно много лет.

– В то время энтузиасты военно-исторической реконструкции были весьма популярны. Эдакие удивительные люди в кольчугах и на лошадях…
– Вы хорошо заметили: это не очень понятные люди, которые невесть зачем скачут на лошадях. Бо́льшая их часть достаточно спесива и не осознает того, что просто развлекается, причем пытается подать это так, будто занимается действительно важным делом. Среди них весьма мало адекватных, отдающих себе отчет, для чего они это делают. Едва узнав о понятии «историческая реконструкция», я от него открестился. Потому и коллектив наш стал называться историческим театром.
С самого начала, с 1999 года, когда мы стали собирать единомышленников, нам хотелось не просто наряжаться и поддерживать средневековую романтику. Я продавливал идею, что мы должны работать для зрителя. Ничегонеделание на природе с мечами, самолюбование – это тупиковая ветвь, не дающая ничего интересного. Месяц, ну, год, ну, два – а потом это надоест, и возникнет вопрос: зачем? Как люди умудряются так бездельничать годами? И я приложил все усилия, чтобы наставить своих соратников на путь театрализации. Когда ты делаешь инсценировки и спектакли, снимаешь фильмы – это процесс бесконечный. За 25 лет своего существования мы закономерно дошли от Средневековья до XX века. У нас огромное количество костюмов. Мы постоянно совершаем своеобразные путешествия во времени. Старые знакомые, встречаясь с нами, слушают наши разговоры, выпучив глаза: у них жизнь заключается в однообразной унылой работе, в которой светлое пятно – дожить до отпуска. А мы живем в бешеном темпе, за год успеваем подготовить массу мероприятий и интереснейших проектов, в них поучаствовать, пошить новые костюмы.

– С чего вы начинали?
– У нас все получилось с нуля. В достопамятном 1999 году, сделав первые мечи и щиты, мы начали выходить на природу и пытаться что-то изобразить. Скажу честно: первые успешные и красиво поставленные поединки, которые не стыдно было показать людям, появились у нас лет через 7. Все это время мы накапливали навыки, учились на своих ошибках. Откуда было брать информацию? Ведь не существует учебника – его никто и не мог составить. А то, что есть, – это, извините, попытка заработать деньги, где нельзя ухватить здравой мысли. Считайте, что это мнение почти профессионала (всегда буду утверждать, что чем больше человек умеет и знает, – тем больше не умеет и не знает). А сегодня мы в полной мере обладаем каскадерскими умениями. За 25 лет мы многое освоили, даже верховую езду: как в Средние века без всадников? Теперь это осталось в прошлом, мы отошли от идеи, будто лошади интересно на себе носить дурака в костюме. Если ты нормальный человек, ты не можешь получать удовольствие за счет мучения живого существа. Лошадь хороша, когда по полю бегает сама по себе, а когда ты на нее, общим весом вместе с доспехами за сто килограммов, залезаешь и заставляешь что-то делать, – это неправильно. В прошлые-то столетия речь шла о судьбах страны, когда верхом сражались. Это было неизбежно, людей – и тех не жалели. А в наши дни заниматься этим ради развлечения глупо. Поэтому ходим пешком.

– Ваше дело может приносить какой-то доход? Или хотя бы позволяет минимизировать расходы?
– «Какой-то» и «минимизировать» – да. Но высокого дохода, по крайней мере, в Смоленске, это не приносит. Когда наш коллектив куда-то приглашают, всем хочется, чтобы мы приходили на добровольной безвозмездной основе. Практически всегда мы так и поступаем. Бывают выступления, за которые какая-то копейка выплачивается. В таком случае у нас действует железное правило, возникшее с начала нашего существования: эти деньги на всех не делятся, а идут на развитие театра. Благодаря этому мы сумели создать достаточно большую костюмерку и серьезный арсенал. Но, честно говоря, это очень маленькая доля. По большей части на это уходят личные средства.

– Как вы готовите свои выступления?
– Все начинается с идеи. Уже на протяжении 20 лет мы работаем при Смоленском государственном музее-заповеднике – такой у нас симбиоз. Я заведую военно-историческим отделом и совмещаю должность с общественной нагрузкой (то есть руководством военно-историческим театром). Когда в музее пишутся годовые планы, наши мероприятия к определенным датам приписываются, и мы знаем, каким событиям будут посвящены наши выступления. Тогда и начинается подготовка: с учетом темы мы выбираем ее театрализованную реализацию – в виде интерактивной программы, или полноценного спектакля, или инсценировки, – потом приступаем к работе над сценарием. На мой взгляд, это самый сложный этап, потому что нужно учитывать, чем мы располагаем, кто из людей сможет участвовать, какие костюмы есть в наличии и успеем ли мы обзавестись дополнительными, исходя из времени и средств. Но новые темы поднимаются как раз благодаря обязательным мероприятиям: выскакивает интересная идея, она тебя стимулирует, ты загораешься и все решаешь. Возникали необычные для нас направления, например, однажды музей заказал нам программу, посвященную Советско-японской войне 1945 года, и мы в течение месяца умудрились обшить шесть солдат японской императорской армии. Я считаю это выступление одним из лучших у нас.
Когда сценарий написан, начинается отработка – вечерами, выходными, на износ: времени особо нет, график напряженный. При этом мы же не на казарменном положении, у людей должен быть и отдых. Отрабатываем слова, действия, драки на том или ином виде оружия, и все это должно быть динамично и интересно. В среднем на подготовку спектакля продолжительностью около часа уходит полтора-два месяца.

– Художники по костюмам порой сложно относятся к жестко заданным требованиям исторической правды: мол, где же место творчеству? Как вы решаете эту проблему?
– Костюм, даже в театральной постановке, должен быть приближен к образцу, существовавшему в выбранную эпоху. Но я полагаю, что нельзя быть букой, мнящей себя истиной в последней инстанции. Немало было случаев, когда постулаты, считавшиеся незыблемыми (например, мнение, что некий предмет использовался только в этот период и ни в какой другой), после какой-то археологической находки оказывались разрушенными. Да и вообще есть определенные допущения. Если инсценировка с массовыми сценами показывается зрителю на природе, ему не важно, как у тебя кафтан пошит – костяной иглой или на машинке. Заходиться по этому поводу нельзя, главное, чтобы костюм соответствовал эпохе, чтобы не было лютых анахронизмов и чтобы с виду ткань была такой, как надо, по фактуре и цветовому решению. Но иногда реконструкторы доходят до абсурда: мол, речь о таком-то годе, а тогда это не носили, а то еще не появилось. Я тогда начинаю ерничать: «А пломбы в зубах у вас какие? И будем ли понижать радиацию до уровня IX века?» Все должно быть в меру. Изучать историю костюма, конечно, надо, и я стараюсь следовать канону, особенно это касается регламентированных эпох. Одно дело – Средневековье, где мало что известно, а что найдено, то в плохом состоянии. Тут можно и пофантазировать. А вот время наполеоновских войн описано и задокументировано, там шаг от уставного образца был невозможен. Приходится повозиться, идти на большие траты: если уж нужны мундирные пуговицы, их нужно закупать. Некоторые вещи мы приобретаем из рациональности: макет ППШ или каску времен войны глупо делать самостоятельно, если точно такие же можно достаточно дешево взять.
С другой стороны, бывают моменты, когда то, что происходило на самом деле, противоречит канонам. Сам на практике сталкивался с парадоксальными отклонениями, нигде никогда не описанными. Если ты это покажешь, всегда найдутся люди, начинающие орать, что это фантазия (как сейчас любят говорить, «кровь из глаз идет»), но тем самым они расписываются в собственной ограниченности. Вот случай из моего прошлого. Когда я служил в армии в 1997-1998 годах, безусловно, существовал устав, которому реконструкторы будут скрупулезно следовать. По факту же наша часть выглядела, как бог знает что: мы использовали вышедшую из употребления советскую форму (некоторые командиры ее даже на парад надевали), носили также российскую, но апогеем было использование натовского камуфляжа с нашими знаками различия. Если через сто лет на военно-историческом фестивале такую картину воспроизвести, она будет соответствовать действительности, но явно подвергнется остракизму. Или по музейной работе я однажды держал в руках диск ППШ из раскопа. Мы-то все представляем, что оружие было вороненым, а этот диск был выкрашен защитной краской, причем явно в заводских условиях. Представьте, если вам в фильме покажут зеленый ППШ, – что с вами произойдет? Наверное, станете писать режиссеру возмущенные письма: «Консультанты даром хлеб едят, такого не было!» Да откуда ты знаешь, ведь ты тогда не жил. Оказывается, было (пусть и не массово). Поэтому не хочется быть снобом.

– Что вам помогает в работе с учетом исторической точности ваших выступлений?
– На помощь приходит изучение на протяжении многих лет огромного количества книг по теме. Я действительно поглощал невероятное количество литературы (сейчас оно уменьшилось в связи с предельной загруженностью). Изучать русское Средневековье по материалам об одном лишь русском Средневековье нельзя: нужно обязательно читать историю сопредельных государств. Одни авторы пишут так, другие – эдак, а истина где-то посередине. Но должен уточнить: я разрабатываю сценарии для театра, поэтому в них есть изрядная доля вымысла. Почти никогда наши инсценировки не воспроизводят полностью конкретное историческое событие. Хотя такие мероприятия мы тоже проводили, они требуют особо скрупулезной подготовки. Например, на Смоленщине очень популярна тема партизанского движения, и нам приходилось несколько раз представлять зрителям освобождение партизанами города Дорогобужа в феврале 1942 года. И к каждому разу надо было менять детали, чтобы одно и то же не показывать. Еще одно интересное событие – первый бой партизан Смоленщины, достоверно описанный в литературе. Известно, что происходило, кто участвовал, количество людей, число погибших, ход боя. В таком случае особо не нафантазируешь. Но мы все равно делали вариации, чтобы не крутить каждый год одно и то же. Зрители же не виноваты, что у начальства по плану фестиваль «Слобода партизанская». Но это исключение из правил, а в других сценариях мы делаем так, чтобы людям было интересно. Придумываем – но на основе исторических реалий.

– Вас не обвиняют в пропаганде насилия или культа силы?
– К нам приходит адресная публика, знающая, куда идет и то там увидит. Но довольно давно был случай с вышестоящим начальством. Органы образования обвиняли нас в том, что мы пропагандируем национальное превосходство: мол, почему у нас постоянно русские побеждают? Я был вынужден ответить: «Жили бы мы с вами в Германии – побеждали бы немцы». Всегда должна быть гордость за свою историю и свою армию. У нас есть принцип: в каждом мероприятии должен быть создан положительный образ русских воинов любой эпохи. Они могут быть поданы шутливо, но обязательно морально превосходят противника. Но мы избегаем разжигания национальной ненависти, никогда не показываем резни. Допустим, речь об отношениях с Польшей – мы рассказываем в основном о переговорных процессах. У нас даже был спектакль «Трудные переговоры»: известно, что подписание мира с поляками в 1667 году – Андрусовское перемирие после русско-польской войны 1654-1667 годов – проходило на территории Смоленской области, в Монастырщинском районе. Так вот попыток этот мир подписать было более десяти. Мы разыгрывали историю, как во время переговоров плелись интриги, чтобы процесс сорвать (закончилось все, как вы понимаете, благополучно). Мы не хотим уподобляться подонкам, которые любовь к Родине преподносят как ненависть к другим (хуже национализма ничего нет, это самое страшное, что может случиться с народом), но и своими мы тоже должны гордиться: дедами, прадедами, далекими пращурами, не один раз спасавшими эту землю.

– Вы говорили, что наиболее интересная для вас эпоха – XVII столетие. Почему?
– XVII век интересен, во-первых, потому, что это звездный час Смоленска. Смоленскую крепость обороняли 20 месяцев, и стойкость ее гарнизона спасла Россию. Здесь была удержана польская армия, на Москву она дальше не пошла, и этот пример вдохновил на сбор народного ополчения. Во-вторых, с точки зрения театральных постановок и фехтования это столетие – кладезь. Очень интересные костюмы: мы ведь воевали со всеми, с кем только можно, – Польшей, Швецией, Турцией, а в их войсках хватало наемников со всей Европы. Это переходная эпоха, когда старые средневековые тенденции не отжили (использовались доспехи и достаточно консервативное оружие типа мечей), но появилось и более современное вооружение – шпаги, мушкеты разных типов. Много различных манер ведения боя: тут вам и стрельцы, и мушкетеры, и янычары. Так что это яркое время.
Средневековье тоже интересно по набору оружия, но это более тяжелый для воспроизведения период: необходима броня, надо больше средств тратить на экипировку (двух-трех человек просто одеть, а вот поставить в строй 20 уже гораздо сложнее, а их же еще надо обучить). А с XVIII века наступает эпоха регулярных армий и сокращается количество «вкусных» поединков: да, на шпагах еще дерутся, но максимум – бой на штыках, а в основном уже огневой бой. И чем ближе к нашему времени, тем меньше фехтования. Большая проблема ставить сценические поединки в Великой Отечественной войне, потому что драться приходится ножами и малыми пехотными лопатками, штыками и голыми руками. Это сложно и не очень зрелищно.

– Думая о Смоленске XVII века, сразу вспоминаешь о польской интервенции. А ведь город связан еще и с Петром.
– Польская интервенция вам представляется потому, что у нас выстроена крепостная стена. А государь Петр оказался забыт. Хотя Смоленск вправе поставить ему памятник и обоснованно гордиться тем, что корни его здешние: Наталья Кирилловна Нарышкина была дочерью смоленского стрелецкого полковника и воспитывалась в Вознесенском монастыре. За время с момента Северной войны Петр 13 раз бывал в городе (это точно подсчитано). Мало кто помнит, но именно у нас происходил один из первых парадов: после битвы при Лесной царь отвел полки на отдых, и по Благовещенской (ныне Большой Советской) улице войска входили в город, вели пленных шведов, тащили трофейные знамена и пушки, которые были выставлены в районе собора. Это был наш триумф. Но обывательское мнение таково, что Петр был в Петербурге и по заграницам ездил, а к Смоленску отношения не имел. Но оно – от недостатка образованности.

– К слову, вы – сотрудник организации, отвечающей в какой-то степени и за образование. Расскажите о своих обязанностях в музее.
– Это целый ворох обязанностей, сходу про все и не расскажешь. В музее проходит бо́льшая часть жизни. Как заведующий отделом я несу материальную ответственность за все экспонаты, начиная с тех, что находятся в витринах, и заканчивая танками и самолетом во дворе боевой техники. Я должен организовывать работу, заполнять множество административных документов. Эта сфера вроде бы и не интересная, но без нее не обойтись. Параллельно я занимаюсь научной деятельностью: должен знать тему своего отдела, изучать материалы и экспонаты, следить за их сохранностью и своевременно ликвидировать поломки, приглашать специалистов по ремонту, собирать новую часть коллекции и сдавать ее в фонды, участвовать в конференциях, проводить мероприятия и даже водить экскурсии (иногда людей не хватает, а иногда приходит «вип»-группа, которую может водить только завотделом). Работа ненормированная, выходных и праздников у нас нет.

– Сейчас в культурных учреждениях много интерактивных и развивающих мероприятий в игровой форме. Специалисты старой закалки воспринимают это зачастую болезненно.
– Ничего плохого в интерактиве я не вижу. Надо просто не опускаться ниже определенного уровня, не идти на поводу у малообразованных граждан, предлагающих, к примеру, устроить бар «Сталинград». Нужно понимать, что времена сейчас сильно отличаются от благословенных 1980-х, когда школьники приходили в музей воспитанные, уже с базовыми знаниями. Тогда все знали, когда война началась и закончилась, кто был Жуков и кто был Сталин. Теперь не знают – говорю открытым текстом. 90 процентов приходящих к нам учеников моргают глазами на вопрос, кто такие партизаны. Поэтому мы вынуждены (подчеркиваю: вынуждены) в музейной работе следовать новым тенденциям, чтобы хоть что-то дать современной молодежи (под которой я подразумеваю уже и тех, кто родился в 1991 году; сегодня они превратились в родителей этих школьников, но так же мало знают). Мы проводим уроки живой истории: сотрудник, облаченный в форму или костюм эпохи, о которой идет речь, рассказывает посетителям о событиях, реалиях, вооружении и форменном облачении и показывает эти вещи. Наш театр «Порубежье» обладает большим количеством костюмерии и оружия – это не музейные предметы, а реплики, которые можно безопасно взять в руки, и у людей складывается комплексное ощущение: они посмотрели подлинные вещи в витринах, а затем потрогали их копии. Естественно, уровень восприятия при этом другой, и кто-то что-то запомнит. Были случаи, которыми я горжусь. Например, мы проводили мероприятие «Новый год в эпоху Петра Первого», показывали представление, дрались (историческое фехтование – наш конек), рассказывали важные факты. Через несколько дней я узнал, что мальчик, побывавший у нас, развернуто ответил учительнице в школе, когда и как стали праздновать Новый год в России, – потому что услышал это на нашем выступлении. Поэтому я чувствую, что не зря работаю.

– На современные события вы как-то откликаетесь?
– Наш отдел занимается сбором информации о Специальной военной операции, уже второй год действует выставка, к созданию которой мы имеем прямое отношение. Правильно, что начали сейчас: это нельзя забыть, все надо сохранить и показать. Представьте, музей «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны» в отдельном здании был создан только в 1973 году, хотя экспонаты начали собирать с 1943 года, когда Смоленск освободили. И возникла парадоксальная ситуация: казалось бы, тогда, в освобожденном городе, была кругом и битая техника, и немецкое оружие, и форма, и другие артефакты – почему бы их не положить в музейные фонды сразу? Но – «это все есть, и много, сейчас не до этого, давайте займемся насущными делами». В результате прошло время, да и народ от темы войны устал (два десятилетия после Победы она толком не поднималась, и 9 мая стало большим праздником только при Брежневе). Людям требовалось отдохнуть морально. Но мы, музейные сотрудники, должны в меру сил заниматься своим делом. Фонды заполняются, проводятся выставки с правильным посылом. У нас действует железное правило: все наши проекты бесплатны для участников СВО и их семей. Проводим мы различные мероприятия патриотической направленности, при этом стараемся сделать их легкими для восприятия, чтобы люди от нас уходили с чистой душой, повеселевшие. Всех надо поддерживать морально, потому что сейчас в СМИ и массовой культуре представлен сплошной негатив. Даже комедии разучились снимать, они какие-то грязные. А после наших выступлений зрители говорят: «От вас выходишь – и жить хочется». У нас веселый добрый юмор, мы подаем любую самую сложную проблему под интересным углом, когда она не так угнетает. Этим мы гордимся.

– Сегодня много фильмов и передач на актуальные военно-патриотические темы, но большинство из них невысокого качества. Может, чем плохо – лучше никак?
– Абсолютное правило: не можешь сделать хорошо – лучше не делай. Но этот вопрос нужно адресовать тому, кто конкретно этим занимается. Нельзя же запретить делать, если у человека душевный порыв. Бывает же такое: «Не умею писать стихи, но хочу и пишу». Сам я к своей работе стараюсь подходить очень ответственно. Всегда 20 раз подумаешь, прежде чем сценарий напишешь. Например, к теме Великой Отечественной войны нужно относиться с огромным уважением. Мы воспитаны своими бабушками и дедушками, испытавшими ее на себе, – то есть от нас самих это недалеко.

– Вы как-то соприкасаетесь с профессиональным театром или, может быть, кино?
– Мы периодически занимаемся съемками фильмов. Это отдушина и своего рода приключение, и у нас как людей творческих возникает в этом необходимость. Раз нечего смотреть, никто ничего интересного не снимает – давайте сделаем сами. Поэтому основы кинематографического дела мы изучаем. Прежде всего смотрим кинокартины, учимся у великих. С театром сложнее: на мой взгляд, он давно кончился, и идет там, прямо скажем, черт знает что. Честно говоря, из всего, что на сцене ставится, мне больше всего нравятся мюзиклы.

– За столько лет у вашего коллектива наверняка появилась своя преданная публика.
– Да, к нам ходят зрители, которые действительно отслеживают наши мероприятия, их можно назвать поклонниками. Их, наверное, не так и много. Я допускаю мысль, что не все в Смоленске знают о нас, хоть мы и существуем 25 лет. А еще я четко знаю, что есть те, кому театр и в принципе не интересен: для них важны другие направления в культуре, они лучше на выставку сходят или концерт, а не к нам в «балаган». Тем не менее, я считаю, что мы должны нести добро и помогать всем людям, приходящим к нам, чтобы на них не давил страх нашей эпохи. Пусть они немножко отдохнут душой на наших мероприятиях.