Знаменитая пьеса Алексея Арбузова «Мой бедный Марат» имеет счастливую сценическую историю. Продолжается она и сейчас, но что сегодня интересно современным режиссерам и, главное, зрителям? Премьера Театра на Юго-Западе «Мой бедный Марат, или Одна абсолютно ленинградская история» в постановке Максима Метельникова говорит не только о войне и о любви, но еще и о том, как экстремальные события определяют характер и жизненный путь молодых людей.

«В лучших, наиболее известных и признанных пьесах Арбузова нет ни легких характеров, ни безоблачного счастья, ни простых ситуаций. И оканчиваются они, как правило, неким знаком вопроса: а как сложится жизнь их героев дальше? И не стоит спешить с утверждением – завтра обязательно лучше, чем вчера» [Василинина И. Театр Арбузова. – М.: Искусство, 1983. – С. 28]. Это замечание, не относящееся к конкретному произведению Алексея Арбузова, сегодня уже ставшего классиком, тем не менее, точно характеризует одну из самых сценических пьес драматурга – «Мой бедный Марат» 1964 года. 

Сюжет ее хорошо знаком всем любителям театра, поскольку она не только часто ставилась, но и обрела едва ли не самое известное сценическое воплощение в спектакле Анатолия Эфроса «Марат, Лика и Леонидик», записанном на пленку и в этой телеверсии ставшем достаточно популярным. В заглавных ролях – выдающиеся артисты Александр Збруев, Ольга Яковлева и Лев Круглый. Они играли трех друзей, в юности встретившихся в замерзшем блокадном Ленинграде. Оба мальчика были влюблены в девочку, она же отдавала предпочтение Марату, но встреча, произошедшая через несколько лет – после Победы, – меняла казавшийся предопределенным ход событий, и Лика выходила замуж за менее яркого, сильного и удачливого, нежели товарищ, Леонидика. Третья часть пьесы рассказывала об их жизни, идущей явно не так, как представлялось им когда-то, и давала возможность повзрослевшим героям «переиграть» совершенное в прошлом, отпустить старые обиды, многое переосмыслить и попытаться быть счастливыми, насколько это возможно для детей войны.

Что же за нелегкие характеры у друзей, проходящих сложный жизненный путь? «Что такое Марат? Врун, фантазер, мечтатель, безумец; он порывист, легок на подъем, он словно не чувствует тяги земной, он словно с небес» [Аннинский Л. Бремя правды / Театр. – 1965. – №10. – С. 6]. Психологически-тонкий, нервный, он казался чужаком среди мужественных героев поколения победителей. Он «наделен почти сверхъестественным даром предчувствия грядущих перемен. Именно он, напряженно-нервный, всем существом своим воспринимающий всегда неизменный и всегда меняющийся бег времени, призван драматургом если и не восстановить, то хотя бы обратить наше внимание на разведенные мосты жизни. Разведенные войной» [Василинина И. Театр Арбузова. – М.: Искусство, 1983. – С. 107]. Казалось, сил у него на это достаточно, ведь в нем есть «заряд жизненной энергии, какой-то неуемной радостной дерзости, жажды деятельности» [Игнатова Н. Почему же Марат «бедный»? / Советская культура. – 1965. – №59. – 20 мая. – С. 3].

Марат, как писал один из критиков, любимец читателей и автора. Но ведь уступает он своему товарищу – и не только в любовной истории! «Что такое Леонидик? Земной, честный, трезвый… Земная тяжкая необходимость так и влачится за ним следом: в сорок втором году он является в полуразрушенный дом, где скрываются от холода Лика и Марат, и они отдают ему свою еду, и это справедливо, потому что он болен… А через четыре года он опять является к ним, и опять ему нужно отдать последнее, и опять – по справедливости, потому что он несчастен…» [Аннинский Л. Бремя правды / Театр. – 1965. – №10. – С. 6]. Лев Аннинский точно определяет причины относительного жизненного успеха героя, несколько манипулятивно получающего от судьбы то заботу и уход в блокадном Ленинграде, где мало кто мог на них рассчитывать, то любимую женщину. Да, он и правда потерял многое – родителей, юность, позже руку, да, он был храбр тогда, когда это было необходимо, но… Кажется, за ним всегда будет следовать это «но».

Множество театров по всей стране сразу же включилось в работу над историей трех людей, пронесших через годы и верность, и любовь – но и сомнения тоже. О чем же говорили в своих постановках советские режиссеры, что видели они в арбузовской драме? Ставили ее такие мастера, как Леонид Хейфец, Анатолий Эфрос, Игорь Владимиров. Первый в Центральном театре Советской армии говорил о подвиге и долге, рожденных страшным блокадным Ленинградом и пронесенных в сердце вплоть до мирных, но не совсем счастливых дней. Геннадий Крынкин в роли Марата был «солдатом с головы до ног, бескомпромиссным, стойким, несколько прямолинейным в своей моральной проповеди. <…> Он имел полное право судить жизнь и Лики, и Леонидика и судил ее» [Василинина И. Театр Арбузова. – М.: Искусство, 1983. – С. 236]. И как не судить – ведь любимая женщина превратилась в неприятную мещанку (роль исполнила Алина Покровская), а друг (Андрей Майоров) ожесточился, стал нервным и истеричным. Чтобы спасти верных товарищей юности от быта и житейских компромиссов, суровому главному герою нужно было лишь напомнить им об идеалах ушедших дней, – и всё вдруг становилось ясным и разрешимым.

В Театре им. Ленсовета осуждали уже Марата. Дмитрий Барков был «холодно-позирующим, склонным каждую свою реплику подавать непререкаемо-железным тоном, менторски значительно. Такой Марат проигрывал рядом с Леонидиком Л. Дьячкова – сосредоточенным, немногословным, в чем-то загадочным» [Там же. – С. 236]. Но идея спектакля Владимирова заключалась не в героях, а в героине. Алиса Фрейндлих играла сознательно выбранную жертвенность, способность женского сердца жалеть и опекать даже в ущерб себе. Конечно, это принцип ложный: актриса «рассказывала о преступлении человека перед самим собой, которое в конечном итоге ничем не оправдывалось и не искупалось» [Там же. – С. 237].

Одна из самых знаменитых, канонических постановок пьесы – версия Анатолия Эфроса в Театре им. Ленинского комсомола. В ней говорили о людях, чью жизнь изуродовала, но не уничтожила война. Режиссер «пожалуй, вернее всех подошел к прочтению драмы Арбузова. Это был спектакль тревожный <…>, грустная притча о людях, разучившихся радоваться, не верящих, что и за день до смерти можно начать жизнь заново. Судьбы героев соотносились с временем, но не оно, а они проверяли его. Действительно, перед нами трое хороших людей, которые никак не могут обрести счастье. <…> Они были слишком хлипкими и инфантильными. Казалось, и жили они не всерьез, и не взрослели, и не любили, а только играли в любовь» [Там же. – С. 237]. 

Итак, что же такое «Мой бедный Марат»? «Эта драма, всерьез написанная о любви, последовательно проводит мысли о патриотизме и гражданском долге, о диалектике дружеской самоотверженности, о силе и слабости человеческого духа», – не слишком конкретно рассуждал критик [Блок Вл. Любовь, любовь… / Литературная газета. – 1971. – №36. – 1 сентября. – С. 8]. Многие крупные режиссеры тех лет выбирали по одному из перечисленных мотивов для своих постановок. Любовная тема интересовала далеко не всех: любовный треугольник – это только сюжет, а тему литературовед Лев Аннинский определял так: «Утопая в двусмысленности ложных отношений, все трое без конца говорят о правде, жаждут правды, требуют правды… до тех пор, пока правда не отвечает им однажды своим стальным взглядом» [Аннинский Л. Бремя правды / Театр. – 1965. – №10. – С. 6]. 

В критике часто звучало мнение, что основная идея пьесы заключена в ее третьей части, посвященной взрослым героям. Это было новым в драматургии Арбузова, ведь действующими лицами его ранних произведений были люди молодые. «Теперь и осознание себя как личности, и поиск путей к счастью, к нравственному совершенствованию, и право на любовь – писатель не оставляет только молодости. Время доказывает ему, что это может быть уделом любого возраста» [Василинина И. Театр Арбузова. – М.: Искусство, 1983. – С. 70]. Главной его темой в литературе всегда было становление личности – проявляется она и в «Марате», только становление идет не в юности (вернее, не только в юности), а и в более поздние годы, очевидно, не прекращаясь если не никогда, то в течение долгого времени. 

Драматург говорит «не о перевоспитании, когда плохой человек по тем или иным причинам превращается в хорошего, а именно становлении – мировоззрения, характера, о том пути постижения общественных и нравственных ценностей и норм, который каждый из нас проходит заново и по-своему» [Василинина И. Театр Арбузова. – М.: Искусство, 1983. – С. 79]. В наше время эта проблема вновь звучит остро и актуально. Сегодняшние молодые люди часто кажутся неспособными на поступок, они инфантильны и незрелы. Но будет ли им интересен спектакль на такую тему? Думается, что да, особенно если разговор об этом поведет их ровесник – такой, как режиссер Максим Метельников. Он верно чувствует особенности тонкой драматургии Алексея Арбузова, но, идя вслед автору, остается современным, искренним и по-настоящему взволнованным историей, важной для нас так же, как для советских людей 60 лет назад.  

Свою премьеру в Театре на Юго-Западе режиссер определяет как рассказ о взрослении. «Я давно эту пьесу знаю, очень люблю, и мне казалось, что все спектакли, которые я видел, не до конца раскрывали потенциал текста, упуская важный аспект, – рассказывает он. – Именно его мы постарались поставить во главу угла: наши герои – это не повзрослевшие дети. Обычно “Марата” дают мастеровитым артистам. А мы как раз делали упор на то, что это блокадные ребята 16−17 лет. Они оказываются абсолютно одинокими, и им нужно срочно взрослеть, нужно резко перепрыгнуть через несколько лет, чтобы выжить в ситуации блокады, войны, страшнейшего холода и голода. Так и сворачивается очень сложный клубок их взаимоотношений».

Спектакль «Мой бедный Марат, или Одна абсолютно ленинградская история» – премьера молодых для молодых. Возможно, в этом главная удача работы, сделанной минимальными средствами – без декораций, в черном пространстве Арт-кафе, внутри кирпичных стен, где простая история неясно, как в туманном воспоминании, отражается в зеркальных перекрытиях потолка. Единственный элемент сценографии – небольшие скамейки по периметру импровизированной сцены и мел, с помощью которого ведется этот ленинградский дневник, отсчитывающий даты от начала блокады даже тогда, когда она уже снята (с этого момента за точку отсчета берется день прорыва). Именно это страшное событие определило и сформировало героев постановки, рассказывающей не столько о войне, сколько о взрослении и становлении, чему война так упрямо препятствует.

«В спектакле – три эпохи: самый страшный блокадный период, зима-весна 1942 года, потом уже послевоенный 1946-й год, затем 1959-й. Как правило, в эту историю приглашаются взрослые артисты, которые, как бы вспоминая, оммажем, рассказывают о блокаде. У нас блокада возникает сразу с первого акта, а во втором и третьем перед зрителем предстают те самые повзрослевшие дети. Мне кажется, пьеса абсолютно не теряет актуальности, потому что в ней говорится о такой важной части истории, которую, конечно, сложно передать. Как об этом ставить? И поэтому мы выбрали такую сценографию, использовали мел. Ведь так каждый представит себе войну гораздо точнее, чем если бы я городил большие декорации разрушенного дома. Я жил в Петербурге и бывал в блокадных квартирах, в которых до сих пор остаются черные следы от печушек. Так мне это и запомнилось ассоциативно».

Режиссер бережно относится и к тексту Алексея Арбузова, и к теме, и к идейному содержанию. Невозможно не говорить о войне, ставя «Марата», но говорить только о ней – значит ограничить пьесу и ее трактовку. Максим Метельников не подходит к ней как к исторической справке, однако очевидны и отсылки к мемориальным документам (постановочная группа изучала материал в петербургском Музее блокады, искала информацию на страницах книг, в архивах – в спектакле использованы радиозаписи тех лет), и к хроникам и свидетельствам, и к тому руслу, в котором принято воспринимать эпохальное событие нашей – и мировой – истории. Но воссоздать быт и образы той поры не под силу артистам театра, и хорошо, что никто из участников премьеры не пытается ни подражать, ни придумывать. Достоверно существовать в этих невероятных предлагаемых обстоятельствах могли лишь советские актеры, не понаслышке знающие о войне. Нынешние играют так, как, по представлению и ощущению людей мирного времени, должны были жить и чувствовать их герои. Попытка воспроизвести подлинность бытия была бы, пожалуй, даже кощунственной, тогда как искреннее желание поставить себя на место ленинградских подростков кажется трогательным.

В исполнении молодых артистов канонические герои предстают неуверенными в себе и своем выборе, порой инфантильными, полными сомнений, хотя и все такими же честными, душевно привлекательными, стоящими на недосягаемой для многих нравственной высоте. В какие-то моменты невольно вспоминается легендарная постановка Анатолия Эфроса. «Конечно, работу Эфроса игнорировать невозможно, это спектакль-учебник. Я на него тоже опирался, но неосознанно, не специально. Перекличка произошла сама собой – но она просто не могла не произойти. Если кто-то видел ту постановку, то всегда, когда встречает название “Мой бедный Марат”, он будет вспоминать о ней. Тем не менее, мы пытались сделать самостоятельную работу».

В этом режиссеру помогли его артисты. «Артисты откликнулись на этот спектакль с удовольствием,– рассказывает Максим Метельников. – Мне нужно было только отбирать все, что нам подходит, и придавать этому должную форму, чтобы не потерялся смысл, и исполнители были обаятельны и хороши настолько, насколько они способны это делать».

Актеры выходят к зрителям с миниатюрными музыкальными инструментами, как будто подчеркивая юность своих персонажей. А может, эти маленькие гармонь, гитара и клавишные просто видятся нам в перевернутом бинокле, ведь мы всматриваемся в прошлое? Никто же не посмеет предположить, что ничтожны страдания ленинградских детей, переживших когда-то то, что нельзя пережить человеку? Закутанная в черный шарф Лика (Людмила Лазарева), похожая одновременно на согбенную старушку и закоченевшую птичку, медленно и едва слышно произносит слова, беседуя с таким же замерзшим и замершим от горя Маратом (Егор Кучкаров), пришедшим в свой дом и заставшим на его месте пустую комнату без мебели и чужую девочку. Исполнители старательно воспроизводят речь обессилевших людей, какую мы слышали разве что в хрониках. В этом, безусловно, есть правда, но нельзя не признать, что темп (а с ним позднее и ритм) начала спектакля несколько утомляет. Впрочем, познакомившись и обретя в общении друг с другом тепло физическое и душевное, герои перестают шептать, и постановка сразу обретает другую силу и звучание.

Первый акт по большей части – работа дуэтная. Лика и Марат медленно присматриваются и претерпеваются друг к другу. Она кажется слабее, порой даже капризнее юноши – неудивительно, ведь ей нет еще и 16 лет. Но разговоры о маминых посылках, обращение на «вы» к обретенному товарищу, ленточка в одной из полурасплетшихся кос делают героиню совсем девчонкой, не могущей повзрослеть даже в страшную холодную весну 1942 года. Не могущей – пока она одна, но теперь она никогда не будет одна.

Марат поначалу напоминает нахохлившегося воробья: застывшего от холода и горя, но способного дать отпор окружающим и обстоятельствам. Неприязненное отношение к чужой девочке, сжегшей все фотографии и мебель в его квартире, постепенно сменяется интересом, а затем и симпатией – человеческой и романтической. Молодым артистам хорошо удается играть зарождение полудетской любви с ее смешными обидами, радостью, робким доверием. С каким восторгом набрасываются они на посылку с продуктами, в Ликин день рождения разрешая себе немного больше сгущенки и печенья! Эпизод сыгран как пантомима в сопровождении музыки. Возможно, он тоже несколько сбивает ритм спектакля, зато раскрывает характеры героев. «Я чуть-чуть сократил подробности бытовой жизни, потому что мне хотелось возвысить существование героев до уровня мифа, эпоса», – замечает режиссер.

Эта юная парочка – незрелые, милые, честные советские подростки, полные правильных чувств и мыслей и романтических порывов, идеалистических принципов. Не то – их новый друг Леонидик (Егор Базанов): немного неуклюжий парнишка в интеллигентских очках и нелепой ушанке, несчастный, затаивший обиду на судьбу и людей, несколько циничный и практичный. Если Марат идет на фронт, потому что так велит ему совесть и душа, то его товарищ – потому что «Евстигнейкин» «не оставил мне другого выхода, видишь ли». Это тоже поступок, требующий больших нравственных сил, вот только мотивация его уже не так чиста и прекрасна.

Если бы не Леонидик, постановка Театра на Юго-Западе казалась бы романтической историей любви и становления, но с появлением этого героя в премьере возникает конфликт и нерв. Егор Базанов играет своего персонажа, не скрывая сомнительных сторон его личности. Будущий поэт долго помнит обиды, не умеет прощать, требует к себе внимания, он завистлив и ехиден. Но и он смел и предан Родине, и он искренне влюблен в Лику. Хотя образ, созданный артистом, заставляет вспомнить цитату из «Двух капитанов»: «Я умирал от зависти, думая, что ты любишь просто потому, что любишь, а я – еще и потому, что хочу отнять ее у тебя».

И это удается герою, вернувшемуся к Лике с Дальневосточного фронта – известным корреспондентом, которому, впрочем, опять не повезло: он потерял руку перед самым завершением войны. Может, действительно «так полагается», как замечает повзрослевшая расцветшая героиня в белоснежном платье, со строгой прической и строгим же лицом, – но Леонидик явно уязвлен новым ударом судьбы. В нем по-прежнему ощущается внутренняя обида, теперь маскирующаяся нарочитой веселостью. С возгласом: «Конитива!» – он влетает в комнату, стараясь не сразу выдать цель своего приезда, но она и так ясна. С этим персонажем вообще всё ясно (хотя артисту следует чуть притушить азарт, изображая опьянение своего героя), чего не скажешь о Марате. 

Он и возмужав остается тем же незрелым юношей весны 1942 года. Да, теперь он победитель, Герой Советского Союза (на стилизованном военном френче светится меловая звездочка), его походка увереннее, голос звучит азартнее – но это по-прежнему азарт юности, а не взрослой спокойной мужественности и опыта. Этот молодой красивый человек с офицерской выправкой витает в романтических мечтах, главная из которых – Лика, но ни он, ни она до сих пор не понимают, как вести себя в новых обстоятельствах. Девочка ведь тоже не выросла, хоть ей уже 22, – она все так же обижается, все так же боится принять решение. Потому и выбирает она Леонидика: он-то определился.

Постановка Театра на Юго-Западе исследует именно эту тему – становления личности, способности принять решение, для чего любовь становится не то чтобы фоном, но просто одним из обстоятельств, пусть и очень важным. «Любовь прописана в тексте, мы знаем, что речь идет о любовном треугольнике, так что особо и стараться не нужно, чтобы раскрыть эту тему. Мне хотелось протянуть мысль о том, как эти надломленные дети (а они действительно дети) пытаются распутать клубок взаимоотношений. Любовь становится для них воздухом, а сами они – как стая, как зверьки. Они узнают друг друга в очень опасной, жестокой среде. В дневниках блокадников мы найдем и героические подвиги, но в основном – как это страшно, ужасно, жестоко! Такое было время. Поэтому возник образ зверьков, сбившихся в стаю, а в ней есть борьба. Два друга, практически братья, соревнуются за женщину. Через эту борьбу проходит их взросление, один из самцов уходит, пытается все забыть, но не может этого из сердца вытащить, отрезать. Возвращается – и получается, что он мешает, но на самом деле это не так, потому что и его отпустить тоже не могут. Возникает треугольник, в котором кто-то должен совершить поступок».

А на поступок способны люди взрослые. Во втором «взрослом» акте дуэт отчаявшихся молодых людей существует в параллель дуэту романтических подростков из акта первого. Девушка в белом платье (став женой, она внешне выглядит солиднее, накинув на плечи платок и по-другому подколов волосы) – уже не та девчонка с расплетшейся косой, задиристая и честная: она согласилась на компромиссы, и вот с ней другой мужчина – не фантазер Марат, а прагматичный Леонидик. В спектакле не подчеркивается его стремление все проблемы переложить на Лику: неудача с тиражом проговаривается вскользь, как будто он понимает, что несчастье его вовсе не в застопорившейся карьере. Отчаянно выкрикивая дурашливые слова песни, лихо наигрывая на смешной маленькой гитарке, герой не питает иллюзий по поводу своей жизни – семейной и общественной. Песня – это просто способ высказать то, что не слишком популярному поэту давно ясно: и в любви, и в работе, и в судьбе надо переходить на новый этап.

Его жена до этого понимания не дошла. Она точно маленькая девочка убеждает себя, мужа и вновь появившегося Марата (тот торжественно вступает на сцену, пройдя через зрительный зал) в том, что все сложилось как надо. Как надо – а не как хотелось: она не стала врачом-исследователем, вышла замуж не за того человека, изменила принципам – так тоже «полагается»? Бескомпромиссный строитель мостов, Герой Советского Союза, романтический красавец с офицерской выправкой как будто застыл в 1942 году, ментально остался незрелым юношей – оттого и все его метания и ошибки, – хотя верность идеалам не утратил. А единственным из трех друзей, кто повзрослел, из мальчика превратившись в мужчину, оказался тот обидчивый юноша в нелепой ушанке – Леонидик. Ведь все трое чувствовали: надо идти дальше, оттолкнувшись от краеугольного камня своей жизни – блокады, но как это сделать? Марат изглодал себя, воспринимая естественные жизненные неудачи как собственную вину. Лика выбрала путь отрицания проблем и самооправдания. И только Леонидик нашел в себе силы посмотреть правде в лицо. Он стал взрослым 31 декабря 1959 года. Его дорогим товарищам это лишь предстоит.

«Так следует из пьесы Арбузова, что поступок в финале совершает именно Леонидик. Отталкиваясь от этого факта, который мне дает автор, я сделал постановку о том, как туго заматывается и растет клубок сложных отношений героев. Первый лучик надежды – письмо Марату. Марат приезжает и остается с Ликой, а их друг, брат и соперник одновременно уходит. У него есть классный текст: “Я ухожу, но вы тут пока особо не радуйтесь, потому что мне будет неприятно”. И юмор в этом есть, и такая боль! Но главная мысль финала – во фразе “Не бойся быть счастливым, мой бедный Марат”. Леонидик дает своим самым близким людям возможность быть счастливыми. Это первый его поступок, совершенный не для себя, а для благополучия других. И это событие символично происходит под смену десятилетия».

Именно Леонидик в этой режиссерской трактовке взрослеет первым. Его жизнь, как и у его друзей, была изуродована войной, до нее были семейные тяжелые неурядицы – чем же он отличается от Марата и Лики, почему не самому выдающемуся поэту, обидчивому мужчине с протезом вдруг удалось сделать решительный шаг вперед и вверх? Почему не мечтателю-строителю мостов? Не врачу, желавшему посвятить себя ученым изысканиям? Может, потому что ему дано меньше этих двоих? Или потому, что они сильнее любят? На этот вопрос премьера Театра на Юго-Западе ответов не дает. Их просто нет – однозначно правильных, четких. Их нужно искать. Но ведь ответил же себе на главный вопрос своей жизни Леонидик – смогут и зрители. Оставляя в небольшой комнате двух навеки полюбивших друг друга людей, герой чувствует себя свободным от многого, наверняка – и от блокадных воспоминаний. 

Уходя, он приносит жене корзину белых цветов. Когда-то один такой цветок (подчеркнуто условный, сделанный из бумаги) подарил Лике Марат. Теперь пришло время для подарков, поступков и мыслей другого масштаба. Девочке с расплетшейся косой неловко было радоваться жизни, когда кругом – столько горя. Взрослый человек учится быть счастливым, не боясь своего счастья. Кажется, для героев наконец начинается другая жизнь, события в которой имеют какую-то новую точку отсчета – и точку роста.

Точкой этой станет не любовь – она никуда и не уходила. «Тема любви обретает в спектакле особенную остроту, потому что герои себя воспринимают не просто сквозь призму “любимый-нелюбимый”, “нужный-ненужный” – они есть одно целое. Благодаря этому они выжили. Эта троица – единый организм, прошедший такой сложный путь. Я не делаю для себя акцент на том, кто главный герой. Главный герой – это сама история, дневник, который ведут эти три человека. Каждого из них я по-своему люблю, уважаю и понимаю их мотивы», – говорит Максим Метельников. Это бережное отношение – сильная сторона его постановки, приуроченной к большой памятной дате.

«Был прекрасный повод обратиться к этой теме – 80-летие Великой Победы. Мне кажется, очень красиво и здорово, когда постановка выходит к памятной дате. Но есть и личный мотив: если нет уголька, на который нужно дунуть, чтобы разгорелось пламя, нет страсти и интереса к материалу, – ничего не получится». Именно благодаря искреннему горению режиссера и его молодых артистов в спектакле Театра на Юго-Западе получилось многое. Очень хорошо, что премьера оказалась достойной великого повода, способствовавшего появлению новой интерпретации пьесы «Мой бедный Марат» на столичной сцене.