Программа VI Фестиваля театров Дальнего Востока получилась не только яркой, но и очень разнообразной. «За эти шесть лет Дальний Восток стал шире: к нам теперь относится Бурятия со своими сильными интересными театрами. Но и без того рост мастерства все заметнее с каждым фестивалем», – говорит Борис Бехарский, артист, главный режиссер Уссурийского театра драмы им. Комиссаржевской. Конечно, дело не в географии (хотя в такой огромной стране, как Россия, каждый регион обладает своей особинкой, добавляющей общему театральному пейзажу неповторимый колорит), но бурятские коллективы действительно запомнились.
Русский драматический театр им. Бестужева (Улан-Удэ) представил свою версию великой пьесы «Пер Гюнт» в постановке Даниила Филипповича. Название претерпело говорящую трансформацию и звучит как «Пер Гюнт. Возвращение к себе». Событийный ряд сильно сокращен, что не могло не сказаться на целостности сюжета и идее. Режиссер, относящийся к Перу с явно большей симпатией, чем то можно было бы предположить, зная все подробности жизни этого противоречивого персонажа, предлагает увидеть в нем не только бездельника, выдумщика и подлеца, следующего за своими часто низменными желаниями, а нечто иное. Алексей Редков играет его нервным, резким, злым, будто мстящим всему свету за что-то, чего и сам не может объяснить. Худая фигура все время находится словно в треморе. Соломенные волосы разметались возле костистого лица, в котором пульсирует какая-то острая болезненная мысль, сила, желание дать отпор всему, что мешает этому своенравному человеку на его пути. Поэзия, наполнявшая текст пьесы, не ушла с купюрами – она осталась в самом Пере Гюнте.
Этот нервный грешный человек вечно будет метаться и трансформироваться, жизнь его – в движении, он точно ртуть, и эта характеристика интересно перекликается с финалом драмы, в котором оживает легенда о Пуговичнике, переплавляющем души негодных людей. А Пер явно не из лучших. Но любящее сердце Сольвейг спасает и от смерти, и герой замирает в руках любимой. Впрочем, такие, как Пер Гюнт, существуют только в лихорадке бега, наполняясь жизнью, как легкие волшебного оленя наполнялись воздухом, а сердце – кровью. Остановиться – и значит для него умереть. Но, во всяком случае, он совершил большой путь и нагрешил существенно меньше, чем предполагалось пьесой. Может, следующий шаг – где бы он ни был сделан – дастся ему легче.
Еще одна оригинальная интерпретация классики – спектакль Комсомольского-на-Амуре драматического театра «Горе от ума?». Его целевой аудиторией по замыслу режиссера Павла Никитенко являются подростки, для которых драматург Клава Гущина удивительным образом перекроила пьесу Александра Грибоедова, да еще и дописала комментарии от лица молодого поколения.
Уже в первой мизансцене обращает на себя внимание грим персонажей: у всех лица набелены так сильно, что напоминают маски с нарисованными бровями и свекольным румянцем кружочком. Герои словно сошли с полотен мирискусников: те же розы, украшающие прически и костюмы, те же бело-розовые ленты на платье Софьи, кукольные движения, склоненные в поклонах позы. Чацкий же – единственный незагримированный участник действа. Он предстает в классическом обличии: цилиндр, крылатка, трость, все – черного цвета. Визуальное решение резко отделяет его от тех, к кому он приехал: те – яркие фарфоровые заводные куклы, движущиеся вереницей по заданной траектории. Пластическая партитура выверена и отточена, кажется, что цветная стена грозит смести своего облаченного в траур визави даже не со сцены – с жизненной арены.
Да он и не сопротивляется: куда ему! В постановке Чацкий вял, бездействен, молчалив. Виной тому, в первую очередь, новая инсценировка, лишившая героя едва ли не всех знаменитых монологов и мизансцен. И получается, что в спектакле не новое борется со старорежимным и проигрывает в неравном бою, а система перемалывает личность, даже не попытавшуюся принять это сражение. Все его идеи – воздушные замки, обрушивающиеся на землю при соприкосновении с действительностью. В финале Александр Андреич, заливаемый зловещим хищно-клубничным отблеском неведомого зарева, не устояв перед напором механической толпы, попадает под давящие его архитектурные элементы, а хоровод гостей фамусовского дома вновь движется на героя цветной стеной. Тогда визуально воплощенное название пьесы, отмеченное вопросительным знаком, буквально повиснет в воздухе, подводя итог размышлениям Павла Никитенко. Признаемся – не очень-то веселым.
Зато гораздо больше оптимизма и юмора в спектакле Чехов-центра «Шведская спичка» в постановке Олеси Невмержицкой. Знаменитый фельетон Чехова в трактовке южно-сахалинского коллектива неожиданно превращается из короткого анекдота в жанре уголовной хроники в долгую юмористически-детективную историю. Текст рассказа дополнен отрывками из других произведений автора, в том числе и драматических, что порой нарушает стилистическое единство постановки, хотя и расширяет объем ролей.
Таинственное исчезновение местного помещика, дебошира и пьяницы, будоражит глухой уездный город, представленный на сцене настоящим медвежьим углом, где единственным развлечением становятся выступления красотки Акулины – немой девицы в малиновых колготках – под фонограмму «Приходите в мой дом». Происшествие мигом приводит жителей в азартное напряжение. Интриги действию добавляет стильный черно-белый видеоряд (съемка начинается с идиллических среднерусских пейзажей, после сообщения об убийстве теряющих цвет, а затем и вовсе превращающихся в мрачноватый дикий лес), на котором по деревенской грязи некто в ярко-розовых резиновых сапогах с трудом катит тележку с чем-то тяжелым (наверняка тело! – догадываются зрители, не читавшие рассказа). По-новому решен и дуэт следователей, ставших в постановке Чехов-центра оригинальной версией умницы Холмса и недотепы Ватсона.
Женщины здесь все до единой – «фам фаталь», каждая в своем роде. Когда все хитросплетения сюжета будут блестяще распутаны сыщиками, именно уездные красавицы выйдут на первый план. От них здесь все зло – но у них же и вся власть. Соблазнительное бабье царство в цветных сапожках – это главная движущая сила спектакля, его центральный персонаж. Репризы, гэги, текстовые дополнения, оригинальное музыкальное решение и сценография делают эту «Шведскую спичку» не сатирической зарисовкой, а искрометной комедией, поставленной пусть и не слишком тонко, зато эффектно.
Постановка Бурятского театра драмы им. Намсараева «Dон Жуан» – переосмысление истории вечного героя, из мольеровского безбожника превращающегося в сегодняшнего лицемера. Режиссер Олег Юмов выбирает для спектакля стилистику, в которой сочетаются средневековая площадная сочность, визуальная пышная красота, гипертрофированная музыкальность. Действие развивается в быстром темпе, классический сюжет, раскрываясь, обрастает новыми событиями, меняется и посыл пьесы, и даже ее финал.
Упор в постановке сделан на эстетику. Сцена расширена за счет помоста, достроенного по центру вглубь нескольких зрительских рядов. Но демонстрируются здесь не моды, а модные нравы. Новый Дон Жуан (Бато Шойнжонов) выходит к публике как заправский стендапер, смело обращаясь в зал, ожидая ответов на реплики, рассыпая злободневные шуточки и даже вручая розы особо приглянувшимся женщинам. Герой по-прежнему дерзок, остер, находчив, но не столько легкомыслен и греховен, сколько легковесен. Персонаж Мольера был готов ответить за свои слова и действия – современный же просто болтает языком, причем, возможно, даже свободнее и бойчее, чем его двойник из прошлого. Не кажется глубокой и его страсть к женскому полу – это просто средство развлечения, а то и способ собрать контент для соцсети. Центральным монологом спектакля становится отповедь главного героя Сганарелю в ответ на упрек в неуважении к отцу – и впрямь несколько неумному зануде, слезливо убеждающему сына в том, что и так понятно, – на предмет: «Все лгут – и я буду!»
Этому новому Дон Жуану кара небес не грозит – Командор неожиданно не утаскивает его в преисподнюю, а лишь старит, превращая в красивого пожилого мужчину с неизменной лучезарной улыбкой. Из увиденного можно сделать спорный вывод, что лицемерие, отсутствие нравственных устоев и уважения к чему бы то ни было, неспособность сосредотачиваться на чем-то действительно важном – хотя и грехи, но такие, что присущи всем, а значит – не наказуемы так, как во времена Мольера. Сегодня вечный соблазнитель поплоше, легковесней – ему и пожатье каменной десницы уже не тяжело. «Никто не посмеет сказать, что я способен к раскаянию», – в страшной гордыне бросал герой оригинальной пьесы, подавая руку статуе. В наши дни про него не предположишь иного: будто он способен к осознанию того, что делает и как живет.
К классической части программы условно может быть причислена постановка Хабаровского ТЮЗа «Идеальная пара» по сценарию Ингмара Бергмана к знаменитому фильму «Сцены из супружеской жизни». Режиссер Константин Кучикин говорит в своей работе о том, что настоящая любовь выше условностей и не подчиняется правилам, тем более – навязываемым извне.
Респектабельные супруги Марианна (Елена Колесникова) и Йохан (Александр Зверев) словно сошли со страниц рекламного проспекта: они красивы, благополучны, счастливы – словом, идеальны. Стерильно-белый дом, в котором они живут, годится не для жизни, а для телевизионной картинки. Он напоминает съемочный павильон, в котором уже много лет играется постановочное шоу. На самом же деле жена-перфекционистка давно утомила мужа, нашедшего себе другую – вульгарную размалеванную студентку в ультракоротких шортах, и выбор мужчины во многом определяется контрастом двух женщин.
Режиссер утверждает, что жизнь не может превратиться в идеальную картинку, а если вдруг превращается – это всегда иллюзия. Недаром Йохан очень скоро обнаруживает, что гиперсексуальность молодой любовницы ему не по плечу, а привычный уют дома и элегантная красота жены были неотъемлемой частью его существования. Он напрасно упрекал ее в лицемерии – ведь и сам он напропалую лгал, прячась под маской любящего мужа и солидного господина. На деле же оба супруга хотели вволю поорать друг на друга и даже применить силу в особо острых ситуациях, которых в реальности всегда немало. И однажды съемки оканчиваются, реквизит выносят из павильона – действительность вступает в свои права. А спустя еще нескольких лет вдруг становится понятно, что Марианну и Йохана когда-то связывало настоящее большое чувство, которые люди из страха потерять попытались возвести на пьедестал идеала. Но любовь не терпит притворства, даже из самых лучших побуждений, потому и закончился крахом предыдущий этап их отношений. Зато начинается новый – сомнительный с моральной точки зрения: бывшие супруги вступают в тайную связь. Долго ли она продлится? – Кто знает. Но шоу «Идеальная пара» совершенно точно прекратило свое существование – началась настоящая жизнь.
Но не классикой единой жив театр – в программе фестиваля было много постановок по современной драматургии.
Спектакль Камчатского театра «Человек из Подольска», поставленный Георгием Сурковым, – очередная вариация пьесы Дмитрия Данилова, прошедшей по сценам страны как огненный вал. Сюжет ее действительно не имеет географической привязки. Как-то вечером молодой человек Николай невесть за что попадает в отделение полиции. Герой сперва раздражен: час поздний, ему пора на электричку в подмосковный Подольск, нарушений за ним нет, а силовым структурам в нашем народе традиционно не доверяют. А тут еще праздник грядет: режиссер переносит время действия в новогодние дни, украшая аскетичную обстановку участка светящимися гирляндами, развешенными прямо на решетке КПЗ. Одетый в костюм Деда Мороза сотрудник полиции приносит елку, по телевизору идет «Один дома»: на дворе – переходный период, дающий ощущение перемен, возможности чуда, ожидания чего-то неизведанного.
Оригинален и допрос Николая: каково население Подольска, в каком году был основан город, как звучит гимн Москвы? Ни на один из вопросов у героя нет ответа, так что его стыдят всем отделением. Полицейские издеваются над его словами, мыслями, чувствами, становятся все агрессивнее, даже демонстрируют возможность применить силу, но в конце концов предлагают спеть под неопределенную мелодию куплет с удивительными словами «Ай, лёлэ, лёлэ, лёлэ», сопровождая пение «танцем» такого же художественного уровня. Режиссер как будто держит в голове две самые распространенные (и, справедливости ради, единственно возможные) трактовки пьесы. В самом деле: она либо про насилие над личностью со стороны власти – и проблема эта может быть обобщена сколь угодно широко, – либо про то, как закоснел в своей серости маленький человек, привыкший свою вину перекладывать на государство. Обе эти интерпретации воспринимаются Георгием Сурковым с легкой иронией: хотите полицейского произвола – вот он! Хотите популистских идей – и они в наличии. Вечная нравственная дилемма – тянуть ли человека к свету волоком или позволить ему следовать собственным желаниям погрязать в быте и рутине – никогда не может быть решена. Нет готового рецепта и у постановщика, но тему для размышлений он, безусловно задает.
Задает ее и постановка Приморского театра молодежи (Владивосток) «Море. Звезды. Олеандр» по одноименной пьесе Марии Малухиной. Спектакль Филиппа Гуревича адресован, в первую очередь, молодым зрителям, но будет интересен и их родителям. Юная Даша (Валерия Самарина), обычная девчонка в безразмерных шортах и футболке, отдыхая у моря, не только переживает первую любовь и первую женскую обиду, но и попадает в страшную даже для опытного человека ситуацию: становится свидетельницей случайного убийства, совершенного ее соседкой по лагерю, успешной и красивой Алисой. Жертвой становится такой же юный ловелас, захотевший на отдыхе взрослых удовольствий, зашедший слишком далеко и пострадавший хоть и нелепо, но фатально.
В спектакле мало действия, поскольку пьеса не слишком сценична: в ней наряду с главной героиней участвует только Дашин внутренний голос. В этой ипостаси на сцену выведена Дарья Макарова – куда более собранная, чем ее «хозяйка», волевая и почти по-мужски разумная. Надо сказать, Даша в свои 16 лет – очень сильный и умный человек: она хорошо анализирует, четко связывает события в логическую цепочку, трезво оценивает свои поступки и эмоции, и ее финальное внутреннее преодоление выглядит органичным. Но в начале постановки перед зрителем предстает просто испуганный подросток, пытающийся стряхнуть ступор, сковавший его при столкновении со смертью.
В спектакле не осуждают никого из героев. Постановка сфокусирована на том, какой нравственный выбор сделает главная героиня: останется ли в стороне, не сообщив об убийстве, бросит ли несчастную Алису один на один с бедой или решит, что такое страшное событие можно пережить только сообща? Даша выбирает этот путь. На глазах зрителей происходит не только взросление ребенка, но и акт преодоления себя. При всех несовершенствах пьесы и ее сценического воплощения педагогические акценты Филипп Гуревич расставляет совершенно верно. Возможно, в этой твердой позиции – главное достоинство работы Приморского театра молодежи.
Этой последовательности ощутимо недостает спектаклю «Мой папа – Гулливер» Уссурийского театра драмы им. Комиссаржевской. По мысли режиссера Романа Габриа он должен стать обобщением сложной социальной и семейно-нравственной проблемы, однако именно художественного обобщения сюжету не хватает. Он воспринимается нарочито бытовым. На юбилей к талантливому кардиологу Николаю Епишеву (Борис Бехарский) собираются родные и друзья. Все они очень разные, а потому конфликт неизбежен. Глава семейства – традиционалист-консерватор, ратующий за семейные ценности, государство и патриотизм, но все эти правильные слова и взгляды не находят воплощения в реальности. Он затерроризировал жену и двух дочерей, в чьих жизнях – сплошные психологические травмы, фактически отрекся от матери, бросив ее одну в глухом углу, так что теперь его требования, предъявляемые к родным женщинам, кажутся насквозь лицемерными. Беда в том, что даже этот неприятный человек оказывается Гулливером среди лилипутов – и становится тревожно за то будущее, к которому мы идем, если принять за истину размышления постановщика.